Он ещё раз чиркнул спичкой и прикурил.

– Алексей… – сказала она сонным голосом.

– Да?

– Ты простишь меня, хоть когда-нибудь, за то, что я тебе навязалась?

– Прощу. Спи.

– Я была немного… сумасшедшая, – шёпотом сказала она. – И я так устала ото всех этих революций. Раньше мы жили тихо, и мне хотелось событий, катастроф, любви, а теперь не надо ничего, ничего… Только опереться на кого-то… на кого-то сильного…

– Как ты много говоришь.

– Да. Я страшно много говорю… Но я научусь… молчать… Иди сюда.

Думбадзе потушил папиросу.

Утром Махорин ни о чём не спрашивал Думбадзе, но тому трудно было сносить его взгляды.

– Нет ничего. Пока нет, – не выдержал он и взорвался: – Да не смотри ты, как кот!

– Ты не психуй, – спокойно сказал Махорин. – Нет, так нет. Что узнал?

– Отец почтовый работник, как его? почтмейстер. Сейчас служит, – неохотно сказал Думбадзе. – Она была замужем. Муж погиб в шестнадцатом. Нигде не служит.

– Муж?

– Сам ты муж! – заорал Думбадзе. – Она, понимаешь? она нигде не служит! И не служила! Барынька, понимаешь? Мужчин нет подходящих, понимаешь?! Ослиная твоя башка!

Махорин ухмыльнулся.

– Тогда порядок.

– Что порядок? Какой порядок, если всё остаётся по-старому, если их даже революцией не прошибёшь? По-ря-док! – Думбадзе выругался.

– Спокойней, товарищ. Вот погоди, разобьём контру внешнюю и за внутреннюю возьмёмся.

– Что ты понял? Какая она контра? Она никто, понял? Никто! Пузырь из мыла!

– Ну насчёт пузыря – это мы проверим. Проверим! Я, знаешь, сомневаюсь, когда они что-то так делают. Так они ничего не делают. Она тебя держит за одно место, а сама имеет интерес к твоей работе! Да списочки, – Махорин хлопнул ладонью по бумагам на столе Думбадзе, – ей за это подай! А ты как думаешь?

– Дурак ты, Махорин.

– Может, я и дурак. Я, знаешь, нивирситеты в кубрике проходил. А экзамент я сдавал вахтенному вот с таким вот кулаком! Так что знания у меня крепкие. И я тебя предупреждаю, товарищ, веди линию правильную, вот что!

– А я тебе скажу, Махорин, вот что: тебе на общие темы говорить нельзя, ты становишься злой и глупый. И необразованностью своей ты не кичись! И не смотри так на меня.

– А-а! – протянул Махорин. – Вот так, товарищ! Вот так! Это по сути дела, верно она к тебе подвалила! Нашла жидкое место в нашем строю! Так! Да!..

Когда к вечеру, после бурного заседания коллегии совместно с секретарём губкома, на котором Думбадзе категорически отказался подписать постановление о взятии Колобовой под стражу, он ходил в одиночной камере по диагонали, близкий к помешательству, то он слышал в зарешёченное окошко, как на плацу Махорин, не упускающий случая подтянуть у караульной роты строевую подготовку, командовал:

– Н-направляющие… шире… шаг! Р-равнение! Ножку держать! Держать ножку!.. Р-раз-два, р-раз-два!.. Подтянись! Ногу! Ногу держать!..

Может быть, кому-то окажутся полезными те сведения о досках, которые я приобрел за последние годы.

Первая постройка была сооружена мною из пяти кубометров необрезных досок.

Я купил их в Ларионовском леспромхозе за шестьдесят долларов, которые получил из Израиля в качестве гонорара за публикацию пьес.

Здесь две подробности, вызывающие улыбку: цена досок и цена пьес. Но если пьесы так и остались в ту же цену, то доски вздорожали. Сегодня кубометр стоит не менее шестидесяти долларов.

Первая постройка, сделанная мною в посёлке С. под Приозерском, называлась дачей, имела размеры три на три. Щели от необрезного материала были заделаны резиной, заклеены газетами и обоями. Должен сказать, что сооружение отапливалось стальной конверсионной печкой Балтийского завода и мы как-то провели в нём новогодние праздники.