– Не вы один! – мягко заметил Силантьев. – Но, если вы её действительно любите, дайте ей время.

– Почему она ничего о вас не рассказывала? Давно вы вместе с Варей? – резонно подметил немногословный Тонкошкуров.

– Около года, – с готовностью ответил Сергей. – А насчёт «ничего не рассказывала» …мы с вами в одинаковом положении. Она мне тоже ничего не рассказывает о семье, – Сергей, как бы извиняясь, обвёл руками вокруг. – Приходится действовать самому.

– Понятно. А работаете вы где? – задал очередной вопрос Тонкошкуров.

Михайлик поклонился.

– Тридцать семь лет. Доктор исторических наук. Печатаюсь в научных журналах. До недавнего времени преподавал в университете. На днях ушёл, чтобы целиком посвятить себя…отношениям с Варей. Как только появится ясность, снова займусь своей карьерой. Связей нет. Денег немного, но на жизнь вполне хватает. Из родителей только мама. Живёт в деревне недалеко от города. Есть однокомнатная квартира в собственности. Ещё я знаю семь иностранных языков. Пожалуй, это всё.

– Значит, мы коллеги? – спросил Силантьев.

Они третий раз пожали руки друг другу.

– А если Варя узнает, что вы её обошли? – на всякий случай поинтересовался Силантьев.

– Разозлится и хлопнет дверью. Что же ещё?! – удивлённо ответил Сергей. – Я прошу ничего ей не говорить. И даже осмелюсь попросить не вмешиваться в наши отношения до той поры, пока не появится определённость…с её стороны.

Разговор бы продолжился, но в эту минуту дверь резко скрипнула и стремительно вошла, почти вбежала, молоденькая медсестричка. Глаза её были широко распахнуты, шапочка сбилась на ходу, в руках она нервно теребила маску, рот был приоткрыт, но сказать что-то никак не получалось. Этого хватило, чтобы Силантьев и Тонкошкуров сорвались с места и мгновенно покинули кабинет, оставив нового знакомого в одиночестве. Сергей не успел договориться о новой встрече, поэтому пришлось бежать следом за…родственниками.

Уже в коридоре он услышал страшные, то протяжные, то резкие до визга, крики. Их несомненно издавал детский голос. Вскоре он оказался у палаты, услышал тревожный писк аппаратуры и увидел кого-то мечущегося бьющегося в ворохах смятых простыней и комьях бесконечных датчиков и проводов на огромной медицинской кровати. То была девочка, совсем кроха, лет восьми или десяти. Короткий взгляд выхватил тельце под сбившейся простынёй, изнеможённые, тонкие ручки и почти полностью забинтованное лицо, только длинные волосы в беспорядке разметались по подушке. Каждый раз, издавая эти ужасные крики, девочка выгибалась, и тут же со стоном падала в постели; потом всё повторялось. Ничего страшнее Сергей в жизни не видел. Но её крики… в ужасе утробных звуков ему почудилось что-то разумное, знакомое. Он прислушался и… к удивлению своему, начал разбирать слова. Не может быть! Он даже тряхнул головой и сжал пальцами виски, но, точно, он не ослышался, это слова! И они повторялись снова и снова. Сергей сорвался с места и выбежал на лестницу. Едва дыхание успокоилось и мысли стали более-менее четкими, он стремительно покинул Центр экспериментальной медицины.

Оказавшись на улице Сергей, быстро огляделся. Поблизости возвышались купола церкви. Вот! То, что нужно! Он ринулся туда, повторяя: «спички, ещё нужны спички».

В церкви он купил несколько свечей, а в ближайшем магазинчике сгреб с витрины ворох спичечных коробков и, неловко прижимая всё это к груди, побежал обратно.

Медсестра провела Варю в палату к Полине, где всё ещё находились отец с крёстным и ещё несколько врачей. Полина на время затихла, но судя по бурно вздымающейся груди приступ мог повториться в любой момент.