Еще раз заострю внимание читателя на важнейшем обстоятельстве: само по себе производство шелка не стало основой института моды ни на его родине в Китае, ни в Византии, ни даже в Испании. Только в сочетании с другими культурными, социальными, политическими и даже административными факторами, которые будут выявлены в дальнейшем, производство шелка дало толчок к возникновению моды. И это обстоятельство является одним из наглядных доказательств того, что мода – продукт прежде всего социальный, хотя и укорененный в материальной культуре.

Развитие шелковой индустрии в XIII—XV вв. в итальянских городах-государствах, а к XVIII в. – по всей Западной Европе, – шло рука об руку с техническими усовершенствованиями и социальным прогрессом. Не будет преувеличением сказать, что текстильную промышленность и шелкоткачество как его неотъемлемую, существенную часть, можно считать «локомотивом» развития технологий производства и в целом экономики того времени.

В XIII в. в шелкоткачестве произошли кардинальные перемены, – к примеру, в начале века стали применяться пока еще примитивные, но уже достаточно многочисленные способы автоматизации производства шелковых нитей. Многие из кустарных, незатейливых устройств тех лет описаны в словаре Иоанна де Гарландии (1221 г.) и «Справочнике торговца» («Livre des métiers», 1226 г.) Этьена Буало. Через полвека, в 1270—1280-х гг., они были усовершенствованы, в том числе при активном участии мастеров из Болоньи. По сохранившимся до наших дней свидетельствам начала XIV в. можно судить, что эти доработки и технологические нововведения были уже гораздо более замысловаты и носили комплексный, а не локальный характер.

Витражи Шартрского собора представляют исторический интерес еще и тем, что на одном из них сохранилось самое раннее из дошедших до нас изображений прялки. Как и на более поздней фреске из кёльнского «Дома прялки» (Kunkelhaus, ок. 1300 г.), на нём можно рассмотреть расположенные рядом со сновальными машинами катушки. Есть основания предполагать, что зубчатая сновальная машина, внедрение которой позволило увеличить длину и однородность тканевой основы, первоначально создавалась именно для шелкоткачества.

Мистическим образом шелк стал косвенной причиной и страшной трагедии, поразившей Запад в XIV в. Эпидемия чумы, пришедшая в Европу в 1346—1353 гг. по Шелковому пути вместе с караванами, уничтожила около 60 миллионов человек и оставила колоссальный след в истории Запада. Шелк принес с собой чуму, ставшую причиной парадоксальных перемен и последствий в экономике, психологии, культуре, даже генетическом составе населения Европы, и одновременно давшую толчок к демократизации общества, прежде всего сферы потребления, и технической интенсификации экономики.

Те, кто остался в живых после эпидемии, зачастую оказывались в положении состоятельных наследников, получавших земли и доходы родни, скончавшейся во время «Великой эпидемии». Низшие классы немедленно воспользовались ситуацией дефицита человеческих ресурсов, чтобы добиться для себя лучшей жизни.

Флорентиец Маттео Виллани писал об этом: «Простонародье ныне требует для себя самых дорогих и изысканных блюд, их женщины и дети щеголяют пышными платьями, принадлежавшими ранее тем, кто навсегда покинул этот мир»16.

В городах дороговизна ручного труда привела к росту числа попыток механизировать производство, давших свои плоды в более поздние времена. Из-за резкого сокращения населения пошатнулись традиции, ранее казавшиеся незыблемыми, феодальные отношения дали трещину, а многие цехи, бывшие закрытыми корпорациями, где ремесло передавалось от отца к сыну, стали принимать к себе новых людей. Упали цена на землю и арендная плата, снизился ростовщический процент. Одновременно с этим росли налоги, кроме того, в попытке удержать и сделать незыблемой границу между сословиями, всё больше размывавшуюся после эпидемии, принимались «законы о роскоши». Так, в зависимости от положения, ограничивались длина женских шлейфов, количество блюд, подаваемых на стол, или даже количество плакальщиков на похоронах, – но все попытки добиться, чтобы подобные законы реально соблюдались, оказывались тщетными. В ответ на попытку ограничить столь страшной ценой завоеванные права низшие классы ответили бунтами. По всей Европе прокатились выступления, с жестокостью подавленные и все же надолго ограничившие притязания высших классов и приведшие к постепенному исчезновению барщинных повинностей и массовому переходу от феодальных к арендным отношениям. Рост самосознания третьего сословия, начавшийся во времена второй пандемии, уже не останавливался и нашел полное выражение во времена буржуазных революций. Вот такие отдаленные последствия имела страсть европейцев к шелку и служащая этой страсти караванная дорога, словно отомстившая Западу Черной чумой за потерю интереса к ней, отнятого европейскими производителями.