– Я вот тебе покатаюсь! – услышав последние слова, прикрикнул дедушка. – Забыл, какие неприятности из‑за твоего катания были?

– Но, дедушка, я говорю о новых машинах, об атомках.

– Все равно. На машины надеяться нечего. На себя больше надейся.

Пока они спорили, Вася думал. Оказывается, чудо будущего века действительно старье. Оказывается, гениальный изобретатель-дедушка – не изобретатель. Ведь если бы он сам изобретал, Лена не жаловалась бы на то, что он не хочет сменить старье на новую машину.

И чем дольше присматривался Вася к дедушке, тем больше ему казалось, что он его знает, видел где-то. И характер у него знакомый – любит обязательно с кем-нибудь поспорить, читать нотации, словно он умнее всех.

«На кого же он похож? И потом, что за атомки? – с тревогой думал Вася. – Неужели, пока я замерзал, начали сбрасывать атомки? Да нет, что-то непохоже – все очень спокойно…»

– Да разве только атомки! – горячился меж тем Женька. – Я и сейчас, на этой самой машине, поеду куда хочешь – по любой дороге.

– Маловат еще. Маловат, – отвечал дедушка.

– Ну так что ж, что маловат? Но зато я умею! – продолжал кипятиться Женька. Он схватил Васю за руку: – Вот пойдем посмотрим, как все это просто. Пойдем, пойдем!

Женька потащил Васю в кузов автомобиля. Мягкие сиденья, обитые прохладной, похожей на кожу тканью, едва заметно светились. В щиток электронки был вделан небольшой экранчик, а подле него блестящий диск – почти такой, как на телефонах автоматические измерительные приборы и спидометр. Словом, если бы не телефонный диск, можно было бы подумать, что Вася сел в обыкновенное такси.

Хлопнули дверцы, Женька уселся за обыкновенный руль и сейчас же опустил шторки на стеклах. В кузове стало призрачно светло.

– Это я ночь сделал, – пояснил Женька, – чтобы были самые большие трудности.

Вася с недоумением осматривался. И ветровые, и боковые стекла были закрыты, а все вокруг светилось, отражаясь на никеле телефонного диска. Светились сиденья, светились приборы, светились шторки. Голубовато-зеленые лучи сливались с синеватыми и розовыми, и все вокруг было залито чистым, мягким, будто предутренним светом.

– Как это… так получается? – крутил головой Вася, разыскивая хоть одну лампочку. Но ее не было.

– Что – получается? – удивился Женька.

– Да вот что светло? А лампочек нет…

– Ну, это же очень просто! – воскликнул Женька. – Стеклянная покрышка сиденья пропитана светящейся краской. Как же ее… лю… люми… Дедушка! – крикнул Женя и открыл дверцу. – Как эта краска… ну светящаяся… называется?

– Какая краска? – спросил дедушка.

– Ну вот которой сиденья пропитаны. Что внутри все покрашено.

– А‑а! Люминофорная. А что, Вася не знает, что это такое?

– Не-ет, – смутился Вася, – не знаю.

– А я тебе напомню. Когда ты приехал из Иванова от бабушки, ты рассказывал, что видел спектакль «Зайка-зазнайка». Помнишь?

Вася вспомнил. Действительно, когда он был еще в четвертом классе и ездил к бабушке на каникулы, он видел в Иванове, в Театре музыкальной комедии, удивительную декорацию. На сцене, в ярком свете огней, стояли обычные грубоватые, размалеванные полотняные деревья. Над мочальной травой росли невероятные деревянные грибы, дымил покосившийся фанерный домишко хитрой лисы, завоеванный Зайкой-зазнайкой. Пьеса была смешная, музыка – веселая, и Вася заметил убогую декорацию только дважды: когда открывался занавес и когда он опускался.

Но вот занавес открылся снова, огни погасли, в зале наступил такой мрак, что нельзя было увидеть даже вытянутого к сцене соседского носа. А на сцене начались настоящие чудеса. На каждой травинке сверкала свежая капелька росы, каждый гриб светился своей удивительной краской, каждый листик на деревьях, каждая ягода на кустах переливались искрящимися голубоватой и розовой, зеленоватой, как изумруд, и алой, синей и желтой красками. А дом хитрой лисы! Не только резные наличники на окнах, не только карнизы и петухи на крыше, а даже бревна, каждый сучочек в них горел, сверкал, переливался и лучился.