Александр Борисович стряхнул с сигары пепел и ответил:

– Не спеши! Дойдет черед и до этого. Я хозяина тоже спросил об охотниках. Он пожал плечами: мол, не знаю, но есть ряд странных фактов. Такое ощущение, будто этот сверток кто-то очень настойчиво ищет. Отец никому про документы не говорил, но в шестидесятых неожиданно в лавку зашёл Хакан, в то время известный в Стамбуле бандит, контролировавший весь Бейоглу. Невероятно, чтобы птица такого полета лично зашла в лавку Искендера. Тем не менее, это произошло, и он стал задавать вопросы по поводу офицера и документов. Старик отнекивался, сказал, что документов не видел, ничего толком не помнит, что если и был пакет, то его оставили отцу. Хакан выслушал его, но вряд ли поверил. По крайней мере, так показалось Искендеру. Как бы там ни было, на следующий день машина Хакана столкнулась с грузовиком и упала с обрыва в Босфор.

Михаил присвистнул от неожиданности:

– Убрали?

Александр Борисович пожал плечами:

– Старик сказал, что об этом все газеты написали. Я его тоже спросил про такую теорию. Он не был уверен в убийстве и допускал волю случая. Правда, Искендер основывал свою уверенность на том, что сила, которая могла замахнуться на Хакана, должна была быть очень серьезной.

Синявский оживился:

– Детектив какой-то. А что дальше?

– А дальше ничего. Долгие годы тишины. И где-то дня за два до моего появления в лавке, к Искендеру зашел человек и начал расспрашивать про документы из султанской библиотеки: можно ли их найти, не попадались ли старику такие документы и так далее. Тот смекнул, что это, видимо, продолжение старой истории, и опять давай отнекиваться. Я его спрашиваю, почему он не хочет продать пакет. Люди эти его с удовольствием купят, раз он им так нужен. А хозяин объяснил: не понравился ему этот человек. Неприятный, и глаза какие-то змеиные. В общем, просит старик меня взять эти документы. А я говорю:

– Зачем это мне?

Он просит:

– Увези бумаги, страшно мне. А на тебя никто не подумает – ты турист, да и ко мне много людей приходит. Почему ты? Не знаю. Возможно, интуиция…

Пожалел я его и взял бумаги. Пришёл, даже разворачивать не стал, бросил в сейф в номере. А перед отъездом, дня через два, решил вернуть.

Михаил с удивлением спросил:

– Почему? Подумал, что это могут быть запрещенные к вывозу вещи?

Кудасов отрицательно покачал головой:

– Нет, я потом все-таки посмотрел – несколько страничек личных записей на русском и старый пергамент на греческом – туркам на это плевать. Нет, Миша, мне в какой-то момент стало не по себе. Подумалось, что не должен я связываться с этими бумагами.

– А почему не вернул тогда?

Кудасов, выпустив на свободу очередную порцию дыма, проговорил:

– Я и пошел к старику, чтобы вернуть пакет и извиниться. Только лавка его сгорела – одно пепелище осталось.

Синявский встал с кресла и прошелся, заложив руки за спину.

– Выходит, убили Искендера?

Кудасов пожал плечами:

– Не знаю. Я развернулся и ушел. Ни у кого ничего узнавать не стал. Это могло быть и простым совпадением…

Михаил остановился:

– Но ты так не думаешь?

Дядя, вздохнув, снова остановил взгляд на желто-синем витраже:

– Теперь уже нет. Собственно, ради этого я и вызвал тебя.

– В смысле?

– Я же не случайно напомнил тебе про катавасию с акциями «Сигмы».

Синявский вернулся в кресло, а дядя добавил:

– Как я тебе рассказал, после той выставки на Палыча вышли люди с предложением купить пергамент, а он, естественно, сообщил об этом мне. Я отказался, и…

Михаил перебил:

– Интересно, почему?

Кудасов хмыкнул:

– Во-первых, чтобы выиграть время – сам хотел разобраться, насколько ценный этот документ. Во-вторых, чтобы поднять цену, если бы надумал продать.