Вернувшись с Крита, Леонид ненадолго заглянул к Горго, чтобы повидать своего трехлетнего сына. Затем Леонид отправился к Мнесимахе, сказав Горго, что не вернется до завтрашнего утра.

Проводив Леонида к Мнесимахе, Горго поспешила к Дафне.

– Разыщи Леарха и скажи ему, что я жду его у себя дома, как только стемнеет, – промолвила Горго, едва обменявшись с Дафной приветствиями.

Подруги стояли в полутемном коридоре, ведущем в мужской мегарон. Пройти дальше Горго не пожелала.

– А как же Леонид? – шепотом спросила Дафна.

– Леонид на всю ночь ушел к Мнесимахе, – так же тихо ответила Горго. – Скажи Леарху, что ему нечего опасаться. Скажи ему, что я… Ну, ты сама знаешь, что ему следует сказать!

Дафна понимающе закивала.

– Благодарю тебя! – Горго порывисто прижала Дафну к себе.

А у Дафны между тем было плохое настроение. Горго не заметила этого, поскольку она виделась с ней накоротке и в полумраке. Когда Дафна пришла в дом к своей матери, чтобы встретиться с братом, то ее унылый вид сразу всем бросился в глаза.

Астидамия пожелала узнать, почему ее дочь такая хмурая. И это в день возвращения ее любимого супруга из похода!

– Не отмалчивайся, Дафна, – молвила дочери Астидамия. – Говори, что случилось! Я должна знать про твои неприятности.

– Ах, мама! – Дафна тяжело вздохнула. – Не знаю, как и сказать тебе об этом.

– Говори, как есть, – настаивала Астидамия. – Я хочу разделить твою печаль.

– И я хочу того же, – вставил Леарх, появившийся из другой комнаты. – Не таись от нас, Дафна.

Дафна уселась на стул и, собравшись с духом, произнесла:

– Дело в том, что мой муж вернулся из похода с ранением… в спину.

Повисла недолгая гнетущая пауза, во время которой мать и сын обменялись тревожным быстрым взглядом.

– Трудно поверить в это, – пробормотала Астидамия.

– И что, рана глубокая? – участливо спросил Леарх.

– Глубокая, – не глядя на брата, ответила Дафна. – Я сама меняла повязку Сперхию. Заметно, что рана от копья.

– Что Сперхий-то говорит? – поинтересовалась Астидамия.

– Ничего он не говорит! – раздраженно промолвила Дафна. – Только ругается и пьет вино. Он лишь обмолвился, что боевой строй не покидал и от врага не бежал.

– Не печалься, дочь моя, – ободряюще проговорила Астидамия. – В сражении всякое случается. Важно, что Сперхий не покинул своих соратников на поле битвы. Эфоры и старейшины непременно учтут это.

– Учтут или нет, но лохагом Сперхию уже не быть, – мрачно сказала Дафна.

Возразить на это не осмелились ни Леарх, ни Астидамия.

В Спартанском государстве военная доблесть считалась важнейшей добродетелью граждан. Смерть на поле сражения была почетна для любого спартанца. С юных лет спартанцев воспитывали не отступать ни перед каким врагом, поэтому любые ранения в спину воспринимались властями Спарты как свидетельство трусости, даже если раненый в спину воин не покидал боевой строй фаланги. Спартанцев, получивших рану в спину, не ограничивали в гражданских правах, но им строжайше запрещалось занимать командные должности в войске.

Честолюбивая Астидамия в душе была сильно раздосадована тем, что ее зять Сперхий из-за случайного ранения в спину будет вынужден из военачальников перейти в простые воины. Это, в свою очередь, лишает Сперхия возможности в будущем занять кресло эфора. Да и будущие дети Сперхия и Дафны могут лишиться кое-каких привилегий по вине их отца, получившего в битве такую неудачную рану.

Однако не в характере Астидамии было мириться с жизненными невзгодами. С присущей ей настойчивостью Астидамия принялась убеждать Дафну, чтобы та немедленно поговорила с Горго.