В начале 1990-х штормило всю страну. Старая государственная власть скончалась, «не приходя в сознание», новая еще толком не организовалась, да ей, в общем-то, было не до мелких проблем простых граждан – нужно было решать вопросы приватизации и поиска, как сегодня сказали бы, новых моделей эффективного ведения бизнеса огромного количества предприятий. Ситуация в Архангельске усугублялась тем, что значительную часть населения нашего города составляли бывшие уголовники и ссыльные политзаключенные. К последним принадлежал и мой дедушка, решивший вместе с братом в 1937-м году эмигрировать из города Аккерман (сегодня это территория Западной Украины, город Белгород-Днестровский), на тот момент принадлежавший Румынии, в Советскую Россию. Надо признать, для евреев в то время в Румынии наступали темные времена – их поражали в правах, запрещали заключать браки. В нашей семейной легенде, помимо брата деда, фигурировала еще и девушка – кто знает, может кто-то из наших предков хотел связать себя матримониальными узами? Впрочем, и в Советской России ситуация была далека от радужной. Еврей, да еще перебежчик с румынской стороны? Отправить его «для профилактики» в лагеря с такими же как он, врагами государства – так, видимо, рассудили представители советской власти. В результате, мой дед, Леонид Зиновьевич Лурье, оказался в архангельской тайге, где десять лет валил лес. А его брат, Илья Зиновьевич, был отправлен в казахские степи копать мелиорационные каналы. По окончании отсидки деду, как и многим другим, пришлось поселиться за пределами черты оседлости. После реабилитации Леонид Зиновьевич сделал неплохую карьеру в Архангельском лесотехническом университете. Возможно, в Америке он добился бы еще большего, но жизнь сложилась так, как сложилась. Все-таки до Америки от Румынии перед Второй мировой войной было сильно дальше, чем до России.

Для понимания контекста, в котором начиналась наша программа стажировок в США в начале девяностых, стоит понимать, что как только открылись границы, тут же начался исход наиболее активных и предприимчивых: потомки евреев, в том числе репрессированных, массово выезжали в Израиль, сотрудники НИИ и университетов – в США и европейские страны. Это обстоятельство выразилось в визовых ограничениях на повторное посещение Америки во избежание эмиграции. В то же время, такие выходцы из академической среды как Березовский и Ходорковский только начинали свое восхождение к вершинам могущества и до Архангельска на тот момент не добрались – их бизнес-империи начнут свою экспансию в регионы уже во вторую половину 90-х годов. А в первой половине того волшебного десятилетия в городе было, мягко говоря, неспокойно.

С точки зрения милиции факт отбора у меня перчаток и кроссовок классицифировался как банальный грабеж. Грабителей, конечно, искали – пару раз даже были назначены очные ставки, пока было свежо предание. Но след простыл довольно быстро. Да и мне было не до этого – летом меня не отправили в летний лагерь, а пристроили разнорабочим на Соломбальскую судоверфь. Заработанные деньги, 35 тысяч рублей, я мог потратить либо на новые брюки, либо на часы. И хотя первое было мне нужнее, устоять перед соблазном модной «Электроники-53» с восемью мелодиями, таймером и будильником было решительно невозможно. Жаль, часы прослужили мне недолго, пав жертвой очередного гопника, встреченного мною на улице. Нет, снять с себя я их не позволил: они разбились в процессе самозащиты, технически – успешной, но экономически – не очень.

Такой была провинциальная Россия, которую мы покидали в 1993-м – неспокойной, неустроенной, уже без прошлого, от которого уже отказались, но пока еще с весьма неопределенным будущим. В конце августа нас, первую партию школьников, собрали для подготовки («ориентации» в терминологии АСПРЯЛ) в обшарпанном гостиничном комплексе неподалеку от аэропорта «Шереметьево». Есть какая-то особенная ирония истории в том, что 5-звездочный отель Sheraton Luxe открылся на месте этой гостиницы в 2014 году, когда программа обмена, в нем стартовавшая, была окончательно закрыта. Шереметьево стало отправной точкой многочасового перелета, состоявшего из трех этапов: из Москвы в Нью-Йорк, из Нью-Йорка в Шарлотту, штат Северная Каролина, из Шарлотты в Линчбург, штат Вирджиния. На каждом этапе перелета самолет становился все меньше: через океан меня нес Боинг-747 с двумя проходами и десятью рядами кресел на первом этаже салона. От крупнейшего города западного побережья до пункта пересадки – Боинг-737 с шестью рядами кресел, по три от каждого прохода, и, наконец, до места назначения я летел на самолете с тремя рядами кресел. Меня тогда поразило, насколько развиты авиаперевозки в США по сравнению с Россией. Общаясь в летних лагерях с ребятами из Нарьян-Мара я имел отдаленное представление о том, что бывает и малая авиация для труднодоступных регионов. Но воочию полетать на самолете, салон которого напоминал автобус, мне еще не доводилось. Да и восточное побережье США не производило впечатление труднодоступного региона.