Ландшафт равномерно был устелен мусором и бумажными обертками. Все действо сопровождалось специфическими запахами индийской культуры – типичная картина пейзажа под мостом в окраине любого провинциального города. Но надо отметить, что такие особенности быта не вызывали во мне отвращения или отторжения, а наоборот, пробуждали романтичный трепет.

Есть хотелось зверски, и я готов был абсолютно на все. Собственноручно и без страха я купил острой еды в засмоленной повозке неподалеку: редьку с картошкой в томатном соусе и несколько роти. А в соседнем вагончике заказал масала-чай.

Мы сели с Леной на железные табуретки за кривой липкий стол завтракать в компании индийских людей в грязной оборванной одежде. Они приветствовали нас одобрительными улыбками, будто ощущая единение и радость оттого, что мы не побрезговали и сели трапезничать вместе с ними на равных.

Вскоре прибыл старый скрипучий автобус, оповестив всех оглушительным сигналом. Загрузив пассажиров, закрыл ржавую дверь и повез нас в небольшой и неизвестный мне городок под названием Пушкар, которому суждено будет стать моим любимым город Индии.

Когда я открыл глаза, часы показывали 10:40. Рядом сидела Лена и читала книгу, солнце золотом освещало прядь ее волос. Справа женщина в ярко-желтом сари убаюкивала младенца, напевая колыбельную на хинди. Водитель непрерывно сигналил и на кого-то яростно кричал. В начале салона, спиной к кабине, на бурых мешках сидела старая бабушка в синем платке и с золотой цепочкой, тянущейся от носа к уху. Ее смуглое лицо, исчерченное морщинами, было неподвижно, а большие мудрые глаза цвета каштана пристально следили за моими движениями. Лучи, врывающиеся внутрь сквозь щели меж занавесок, чертили вытянутые прямоугольники света, играли солнечными зайчиками, отражаясь от блестящих женских украшений.

Водитель повернул автобус – и за окном появилась гладь озера, отражавшая синеву неба и волшебный блеск яркого солнца. По зеркальной поверхности воды плавно и грациозно двигались белые цапли. Что-то мистическое и завораживающее присутствовало в этом пейзаже, в автобусе, в моменте.

Мы проезжали город Аджмер и приближались к Пушкару.

– Пушкар! Пушкар! – прокричал водитель и открыл скрипучую дверь автобуса.

Мы вышли на остановке у трассы. Рядом сразу же возникли крикливые таксисты и любопытные дети, немного в отдалении невозмутимо стоял ленивый верблюд, медленно приблизилась «священная» корова. Рикши хотели денег, верблюд безразлично что-то жевал, остальные просили еды.

Таксистов мы сразу отпугнули суровыми невозмутимыми взглядами, но справиться с остальными оказалось не так-то легко. Стоило мне посмотреть в детские лица и в их огромные живые глаза, как я сразу поплыл и тут же отдал им бананы с апельсинами, которые ранее хотел сохранить до обеда. Дети вмиг расхватали фрукты, чуть не оторвав мне руки. Я нашел в рюкзаке остатки раздавленных вафель, привезенных еще из России, и тоже протянул им. За доли секунды они опустошили пакет, жадно собрав даже крошки. Сердце мое сжалось. Дети были чумазые, растрепанные и явно голодные, но на лицах сияли широкие улыбки, искрящиеся, настоящие, непосредственные. Позже они выкрикивали слова благодарности, махали руками, охотно позировали на камеру и смотрели своими большими гипнотизирующими глазами сквозь стекла объектива, казалось, прямо в душу. В этих глазах жила сама Индия. Загадочная, глубокая, пленительная, непостижимая.

Один маленький мальчик пробирался вперед, поближе ко мне, и с любопытством заглядывал в камеру, прося его сфотографировать. «Посмотри на меня, я здесь. Услышь меня, заметь меня», – твердили его глаза. Внутри что-то кольнуло. Тонким и холодным острием.