корочки влажного кислого хлеба
запеченные на черной голландке
запах угля и дров, бересты,
унылые склепы сараев
глазницы невосстановленных зданий
и гулкое в них «Атас!»
осенью город горит от кленов,
а утренним праздничным маем
девочка ловит взлетевший мячик
и звонко кричит нам вдогонку:
«штандер!»
февраль 2003
Красная стрела
Сиреневый туман
Московского вокзала,
Глиэр звучит для нас
Прощаньем навсегда.
Под морось твоих слез,
Под слякоть хризантемы
Мы пьем в последний раз —
Окончен наш роман.
И терпкое вино
Нам души обжигает,
Какой-то генерал
Уставился в окне.
В распахнутом пальто,
Смешном и долгополом,
Я пробую тебя
Укрыть и обогреть.
Толпа не видит нас,
Приветы рассыпая
И взмахи наугад,
А мы молчим: теперь
Обманывать – зачем?
Все сказано, ну, что же,
Тебе пора в метро,
И тронулась «Стрела».
И я стою один,
Немое изваянье,
А каблучков твоих
По нервам, как расстрел…
Еще я вижу Вас,
Еще не все настало,
Еще хотя бы раз —
И я порвал билет.
Февраль 2003
Белые ночи
Ночи белые, кровавые, немые,
Под мостами затаилась мгла,
Тишина легла на мостовые
И горит хрустальная игла.
Мы бредем зелено-сизым маем,
Бредим потаенными стихами,
И вослед сирени отцветают,
И навстречу – молодость стихает.
Этот трепет чувств и фонарей
Может быть и значит: «Мы живем»
В даль, за цепью тихих кораблей,
Мы, себе надежда, уплывем.
Февраль 2003
Ностальгия
Хотя б еще раз —
Белые поленья
И запах сладкий
Свитков бересты,
Среди всех этих
Знойных пальм
и кипарисов —
секущий снег
родного февраля,
щепотку самосада,
самокрутку,
сор по избе,
сенную лихорадку
от разнотравья
суходола, бабий мат,
кирзу, портянок вонь,
вы будете смеяться —
я б за мираж из шпал
счас многое б отдал,
за очередь за пивом,
за песни и шальные
мысли переворота мира,
за молодость
и радость бытия,
за кислый запах
хлеба на ноже,
за электрические
запахи метро,
за свой велосипед,
тяжелый, неуклюжий…
мне не вернуть
и не вернуться мне
и все прошло,
проехало… налей!
К Покрову
Запах сладкого одиночества
на осеннем закате в лесу
когда помнится стонется хочется
ветер сушит листву и слезу
Спелый запах печеного голода
Искры в небо и к звездам душа
Были мы и красивы и молоды
Годы память и судьбы крушат
Побелеет печалью и зимами
Затрещит под огнем берестой
Под плакучими нежными ивами
Обретем тишину и покой
И раздастся под кронами пение
И вспомянется запахов зов
В осуждение ли, в рассуждение
Распахнется наутро Покров
Предположение
Американцу в Америке
Очень погано быть одиноким —
Никакой ностальгии,
Нет никаких оснований
Быть недовольным текущим сегодня,
Потому что вчера было то же сегодня,
Потому что и завтра настанет сегодня,
Ему нечего вспомнить:
Родные березки,
Голодные годы,
Семейные страсти,
Бандитские страхи,
Все это – лишь съемки
Чужого былого. Обычному янки
Дано лишь сегодня, такое большое,
Такое всегдашнее и не иное,
И он с недоверьем глядит в иммигранта:
В его непростую, тяжелую сущность,
И думает скорбно: «А, может, мне тоже,
На все наплевав, вдруг махнуть и уехать?
И стать иммигрантом в далеком Китае?»
Она оглянулась
Она оглянулась,
Увидев еще раз
Деревья и мужа.
Свой двор и ребенка,
Фонтан, что журчит
Непрестанную песню,
Пока электричество
Бродит в проводке.
Она оглянулась
На дом в пол-мильона,
На вид из окна
И на след от «Тойоты»,
Ведущий в гараж
Как в послушное стойло.
Она оглянулась —
На солнечном небе,
Безоблачном небе,
Нет места для грусти,
Нет больше измены,
Все так безмятежно,
Так пусто, убого.
Она оглянулась
В чужое пространство
И тихо вздохнула:
«Ну, вот, и сбывается
все, что мечталось,
ну, вот, и пропало
заветное я».
Сестре
Не плачь, моя родная,
Не рви свое больное,
Вот, мы дошли до края,
Прости меня, шального.
Никто, поверь, не знает,
Как тяжело идти,
Когда душа страдает