Мы были одни в машине, иногда я чуть-чуть выпивала (много ли было нужно в семнадцать?), но он никогда не поступал со мной плохо. Не распускал руки и не делал ничего против моей воли. Он просто говорил: «Ты мне нравишься, но слишком маленькая, я тебя не трону».

Это было странно. Я настолько привыкла к совершенно другому отношению, что нормальное мужское поведение, достойное и честное, воспринимала как что-то ненормальное. За эти моменты я была благодарна тогда. И до сих пор вспоминаю его с уважением. За то, что не позволил себе перейти черту, которой для остальных просто не существовало.

Он не один такой.

…В 2011 году, когда я уже жила во Франции и приезжала к маме в гости, ко мне подошел молодой человек. Его звали Руслан. Я его совсем не помнила – только понимала, что мы знакомы, а кто, откуда… Он меня узнал, мы разговорились. Несмотря на то, что я тогда встречалась со своим одноклассником, согласилась пойти в кафе. Просто поговорить, вспомнить прошлое, посидеть на террасе. В следующий раз Руслан позвал меня в гости посмотреть вместе фильм. Его родителей не было дома. Только мы и сын его сестры. Мы смотрели фильм, он рассказывал про свою жизнь, погибшую невесту, возвращение домой. Пытался найти ко мне подход – не грубо, не насильно, но я отказала и ушла ночью домой.

Позже мы с ним разговаривали. Он поделился тем, что не захотел тогда настаивать, так как был удивлен, увидев животный страх, граничащий с паникой. Говорил, что я не просто боялась: все мое тело вибрировало от страха. Я рассказала о насилии и призналась, что мне действительно было очень страшно, что это может повториться.

Наверно, я его обидела. Он сказал, что сожалеет о том, что со мной это случилось, но сам никогда бы так не поступил и никогда не поступал. Ему я верю.

Я уехала обратно во Францию, мы продолжали общаться и созваниваться. Мы общались, когда я вышла замуж, жила в Швейцарии и приезжала в родной город уже с детьми. Между нами ничего никогда не было. Я его никогда не любила. Хотя, если признаться честно – вначале, после того как мы откровенно поговорили, у меня было к нему влечение.

Когда у тебя почти нет воспоминаний, сложно ориентироваться по линии жизни. В памяти остались лишь редкие моменты, вспышки, а об остальном приходится только догадываться. Но все равно хочется приоткрыть дверь в мою реальность, приглушенную травмой.

Важно попытаться объяснить, почему это все продолжалось, ответить на вопрос, который, я уверена, возникает у каждого, кто читает мою историю: «Почему никто ничего не сделал и не остановил это?»

Сейчас я уверена, что, как только насилие началось, я осмелилась рассказать брату, Сереже. Ему было тринадцать. Это немного больше, чем восемь. Наверно, я ждала и боялась разговоров, объяснений, надеялась на расплату, предвкушала, что все это тут же закончится – не может не закончиться то, о чем сказано вслух, о чем уже знают трое.

Но ничего не произошло. Не было ни разговоров, ни взглядов. Никто не объяснил, что происходит, никто не оградил меня от того, чтобы это никогда не повторялось. Никто даже не дал мне понять, что происходит что-то ненормальное, неестественное. Может быть, я должна была сама разобраться? Но как, если мне было восемь?

Я не понимала, что такое секс. Не понимала, что спать с мужчинами в таком возрасте нельзя. Может быть, ни с одной маленькой девочкой не ведут таких разговоров – слишком рано. Но мне они были нужны как воздух.

Почувствовать неправильность происходящего, сделать собственные выводы, а не просто доверяться тем, кто старше, решавшим за меня. Тем, кто распоряжался моим телом, как хотел, просто потому что я сама не знала, как правильно.