В какой-то момент это соседство детского смеха и смерти поразило Богдана и даже ввело его в ступор. Он стоял у края обрыва и смотрел на юных туматов, которые примеряли по очереди нагрудники и шлемы, кривляясь и изображая из себя монголов, другие спокойно выдёргивали стрелы из тел убитых воинов и складывали их в «свои» кучки, чтобы потом доказать, что у них больше – и всё это было так просто и обыденно, что у него даже закружилась голова. Трава вдруг ожила, заговорила, засмеялась детским смехом, проросла сквозь трупы, поднялась до пояса и закрыла это страшное зрелище. А над зелёным покровом цветущих трав радостно щебетали птицы, готовя гнёзда своим птенцам…

– Билбэт, эй, ты что? – перед глазами вырисовалась фигура Тускула с копьями подмышкой. Они выскальзывали и падали, перевешивая то в одну, то в другую сторону.

– Уф-ф… Ничего, – Богдан несколько раз моргнул и помотал головой, чтобы избавиться от наваждения. – Накрыло немного! Бывает. Приплющило. От жары поплыл, наверное.

– Что накрыло? – сын шамана внимательно посмотрел на него, в очередной раз озадаченный набором непонятных слов.

– Да это выражение такое. Ну когда устал и жарко. В глазах темнеет, знаешь, вот так.

– А-а, да, знаю, – с серьёзным видом подтвердил Тускул, потому что наконец понял, о чём идёт речь. – Надо воды попить. Или в речку зайти. Мне помогает, – со знанием дела добавил он.

– Точно! Сейчас схожу. Давай перевяжем эти копья. Тут вот ещё куча. И отнесём на плечах две связки. Да?

Ответа не последовало. Сын шамана уже складывал их так, чтобы тяжёлые наконечники находились на одной линии. Вскоре они водрузили две связки на плечи и осторожно направились к спуску.

На небольшом участке свободного от острых камней берега царила полная тишина. Полукруг из крупной гальки был образован расколом большой скалы. Поэтому здесь не было такого большого количества острых обломков падавших сверху камней, как вдоль ущелья.

Всё пространство длиной шагов в тридцать было занято женщинами и девушками. Стоя по колено в воде, они смывали кровь с копий, стрел, маймахов, нагрудников и шлемов. Одни охотники приносили их, бросали и уходили за следующими. Другие забирали на склоне «чистое» снаряжение и оружие и относили в стойбище, к гэру вождя.

Уйгулана заметила чужака ещё на самом верху. Он медленно спускался, неся на плечах копья. За ним шёл Тускул. Они были прямо не разлей вода. Странно, но сердце почему-то кольнуло при этой мысли. И ещё стало тяжело дышать. Чем ближе они подходили к воде, тем сильнее билось сердце и в глазах плыли круги. Вокруг было столько женщин, и если он подойдёт к ней… Что делать?

– Привет! Как вы тут? Вот, копья притащили. Ты что, устала? – Богдан видел, что Уйгулана смутилась, но не придал этому значения. Для него прыжки в воду с камня сняли все моральные ограничения на их общение. Тем более они «потёрлись носами», как она говорила ему тогда на склоне.

Поэтому Богдан даже представить себе не мог, что поведение девушки до весеннего обряда особенно в присутствии других женщин племени не могло выходить за рамки простых приветствий. Уйгулана, наоборот, боялась, что Билбэт скажет что-нибудь о прошлом, об их встречах и о странном обряде их племени касаться губами и закрывать глаза.

– Я не устала. Мы все помогаем, – не поднимая взгляда, ответила она.

– Слушай, я хотел сказать насчёт отца, – устало вздохнул Богдан. Уйгулана перестала тереть нагрудник и нахмурилась. – Завтра жарко будет. Надо следить за его раной. Нужна тряпка, ткань. Ну как у тебя на платье.

– Да, я понимаю. И что делать?

– Промывать водой, чтобы там гной не застаивался. Если будет сухая рана, как кора на дереве, это хорошо. Но если будет краснеть и желтеть, плохо. Смотри за трещинами. Если жидкость будет течь, то просто промывай. Хотя до вечера не должно загноиться. Главное, чтобы жёлтый или зелёный гной не потёк.