– Винтовку достаньте, – зачем-то приказал он, хотя трехлинейка никуда не годилась.

А про документы забыл. Вспомнил, когда бойцы уже засыпали окоп, нагребли небольшой холмик и вместо памятника положили сверху каску, принадлежавшую погибшему.

Коржак сказал:

– Бог с ними, с документами. У меня все данные в тетрадке записаны. И адрес семьи тоже.

Страшным моментом в бою была та минута, когда Краев никак не мог выдернуть застрявший между ребер немецкого солдата штык. У него было широкое лицо, усеянное рыжими крапинками, глаза широко раскрыты. Наверное, немец уже был мертв, удар пришелся в левую сторону груди.

Это был второй убитый им немец (фашист!), а когда Андрей, наконец, выдернул штык, он был погнут, никуда не годился, а на Краева набегал еще один немецкий солдат, вернее, обер-фельдфебель.

Непонятно, как он успел выхватить «ТТ», время словно замедлилось, а фельдфебель был вооружен автоматом, но почему-то не выстрелил.

– Магазин у него пустой был, – сказал сержант Савенко. – Возьмете трофей, товарищ лейтенант?

Наверное, Савенко сам был не против взять небольшой прикладистый «МП 40», но Краев кивнул:

– Возьму. С винтовкой несподручно бегать. Автомат как раз будет.

– Вот еще три магазина к нему. А ствол короткий. Задирает, наверное, при стрельбе.

– Ничего, разберусь. Короткими очередями надо бить.

Сержант вздохнул и спросил:

– Я зажигалку заберу. Не против?

– Бери, у меня есть.

И хорошие часы фельдфебеля Андрей отдал Тимофею Савенко. У Краева были часы, попроще, «кировские», но точные. А Тимофей все же командир отделения.

Были и другие моменты, но сейчас их некогда было вспоминать. Краев не ожидал, что будут такие потери. Девять человек погибли и четырнадцать тяжело ранены. Из батальона прислали фельдшера, медсестру и несколько санитаров.

И раненые были не те, что приходилось видеть лейтенанту в фильмах о Гражданской войне: с аккуратными повязками, усталыми улыбками, не страдающие от боли.

Здесь было по-другому. Казалось, что раненых не четырнадцать, а гораздо больше. В голову приходили слова, за которые Андрею становилось стыдно в душе.

Это была стонущая, что-то бессвязно бормотавшая груда окровавленных шевелящихся тел. Некоторые были перевязаны от пояса и до шеи, у других бинты полностью закрывали лица. У одного не было даже щелей для глаз, и он выкрикивал:

– Глаза… глаза мне откройте.

Полез срывать повязку. Навалившись, ему скрутили руки. Уговаривали:

– Потерпи до санбата.

У другого была оторвана до половины голени нога. Обрубок мелко подергивался, а красноармеец обливался крупными каплями пота. Небольшого роста боец лежал отдельно. Тело было неестественно вывернуто, он смотрел в небо, изредка моргая.

Санитары торопливо грузили раненых на повозки. Фельдшер поймал лейтенанта за руку:

– Снимай гимнастерку, кровь у тебя. Надо бы глянуть.

– Позже. Вон того бойца осмотрите.

– Чего его глядеть? Раздавило танком в окопе. Хорошо хоть без мучений отходит.

Оказалось, что немец все же достал Андрея штыком. Пропорол кожу на боку. Обработав рану, фельдшер позвал медсестру:

– Настюха, перевяжи кавалера и укол от столбняка сделай.

Настя, рыжая девушка лет девятнадцати, оглядев рану, слегка толкнула Андрея.

– Сядь, что ли. Лежа я тебя не перевяжу.

– Лежа только другими делами заниматься, – засмеялся появившийся Коржак. – Давай помогу, Андрей.

Лейтенант только сейчас почувствовал, что кружится голова и подступает слабость. Медсестра накладывала повязку поперек груди. Андрей видел ее зеленые глаза и красиво очерченные губы. Сестра перехватила его взгляд, усмехнулась:

– Повезло вам, товарищ лейтенант. Штык вскользь прошел.