Университет пройдёт. Пройдут ещё одни бессмысленные отношения. Пройдёт ещё одна операция на плечо. И однажды ты проснёшься в такой жутком, таком непоправимом отчаянии: «Господи, что же я наделал!», – но будет уже поздно. Никакой Аньки уже не будет и в помине. Никакого светлого университетского будущего не будет маячить на горизонте. Ни в какой спорт ты не вернёшься через месяцок. Ты будешь слишком старым, слишком больным, слишком «умным» для того, чтобы начать жить по-человечески. Никакие книги тебе не помогут. Книги отвечают на те вопросы, которые мы им задаём, но согласись: вопросы бывают разные. Я уже столько лет штудирую всю известную литературу с вопросом о смысле жизни. И у меня до сих пор нету ответа на этот вопрос. А тебе сейчас интересно: чем ты займёшься сегодня вечером и куда вы пойдёте с Анькой. Ты чувствуешь разницу?
Я понимаю, сейчас тебе кажется, что всё ещё впереди. Что молодость бескрайняя, здоровье нескончаемое. Шансы выпадают каждый день, мечты сбываются, надежды оправдываются… но обожди. Скоро ты встретишься с отчаянием. Школа закончилась. Время пошло против тебя».
И он мне скажет, на белом глазу: «Вау, это у вас такой снюс в две тысячи двадцать втором году, а дашь попробовать? В смысле я не женюсь на Аньке, ты что мужик – я уже всё спланировал, полный порядок, после поступления съезжу в Энгельс, а потом начну свою новую успешную жизнь». А я отвечу: «Да, Вань, ты всегда так говорил. Сколько я тебя помню. До восемнадцати лет. Завтра первый миллион, послезавтра Дон Периньон. Но сегодня, тебе придётся пересмотреть свои планы. То, что я тебе рассказал – чистейшая правда. Это я ещё не затронул две тысячи девятнадцатый год, но об этом позднее…».
И тогда, взвесив все «за» и «против», осознав, что единственное, что мешает ему поехать в военное училище – это всего лишь Анька, он скажет: «Хорошо, мужик. Даже если так. Даже если я в понедельник поеду на абитуру. Даже если я не соскочу с этого поезда… что тогда станет с тобой?».
«А я исчезну, Вань. Не поверишь, я наконец-то исчезну. Или же, если верить теории мультивселенной, я продолжу жить своей жизнью, барахтаться в своём собственном болотце, и кто знает… кто его знает… может я ещё что-то смогу в этой жизни. Но одно остаётся бесспорным. В тот день, пять лет тому назад, я мучился вопросом: уж не совершаю ли я большую ошибку? Может мне всё-таки стоит принять свою судьбу такой, какая она есть? Один единственный раз. И никуда уже больше не бежать. Я пришёл к тебе, чтобы всё исправить».
– Но, в итоге, вернуться вы хотите не в июнь две тысячи семнадцатого?
– Нет. Хочу в декабрь две тысячи шестнадцатого. Начало было положено там. Хочу всё исправить.
– Не смею вас отговаривать, но считаю своим долгом предупредить – последствия вашего возвращения непредсказуемы. Отменив ту встречу, вы отмените всё, вытекающее из неё. Все события, все ситуации. Все эмоции. Это опасно. Возможно, вы не вернётесь обратно.
– Понимаю. Но это лучшее, что я могу сделать. Единственно верное.
– Вам наскучили ваши игры?
– Меня тошнит от них. Я больше не в силах в них участвовать.
– Я вас понимаю, на самом деле. Искренне понимаю. Каждый из нас, хоть раз в жизни, встречался с разочарованием лицом к лицу. Но далеко не каждый из нас готов рискнуть всем, чтобы отдать то единственно важное, чем он дорожил много лет. Свои воспоминания. Вы хотите проиграть дважды.
– Я не думаю об этом, как о поражении. Я всего лишь хочу всё исправить.
– Исправиться можно даже в том времени, в котором вы живете. Необязательно подвергать смертельному риску всю свою жизнедеятельность. Достаточно – просто… принять себя. А потом и мир, окружающий вас. А потом судьбу… а затем…