Машину снова хорошенько тряхануло. От этого толчка рана на животе раскрылась в подобии рта и вытолкнула из чрева кусок кишки, которая тут же свесилась в сторону.

Решившись, я оторвал приличный по длине лоскут ткани, обворачивающей его тело снизу, часть которого ещё не была мокрой от крови. Поднявшись с пола, переложил ноги вояки левее к двери, чтобы освободить себе больше пространства для работы. Поняв мои действия, Саша взяла на руки спящего мальчика и переложила его на переднее кресло. Перегибаясь через переднее пассажирское кресло, она зависла и начала призывно трясти ногами, сигнализируя, что застряла. Завидев это шоу, я подтянул её к себе за пояс халата, помогая выбраться.

Выдохнув, она согласилась помочь мне. Усевшись позади мужчины, подперла его собой. Поддерживая бойца за спину и избегая контакта с окровавленным штырем, Саша слегка наклонила его к себе, создав большее пространство между телом и сидением, чтобы я смог беспрепятственно перевязать его.

– Обхвати его руками и сожми их на его груди. Не дай Бог он дернется.

– Сейчас, – поспешила она выполнить сказанное, боясь соприкоснуться с окровавленным металлом.

Она обхватила туловище военного. Весь вес его корпуса тут же рухнул ей на грудь, вместе с проскользнувшим на её плечо прутом. Саша слегка повалилась назад, тут же упершись в спинку. Осторожно протягивая руки к животу незнакомца, я тут же почувствовал тряску. И это дрожал совсем не я.

– Сейчас немного потрясет, – оживился впереди сидящий Михаил. – Большое скопление тел. По-другому проехать не смогу – дорога узкая.

Машину подкинуло, и мы с Сашей машинально зажмурились.

– Господи, Господи, Господи… – повторяла она, уткнувшись в сидение лицом.

Я сидел, держа во рту кусок ткани, конец которого намок от моей слюны.

Внезапное торможение тут же бросило нас вперед. Михаил включил первую передачу и осторожно тронулся вперед. Машина кое-как поползла под наклоном вверх, то и дело проскальзывая колесами.

– Неужели их столько? – Саша взвыла и начала биться левой рукой о спинку сидения за собой.

Среди рева взбесившегося двигателя раздавался глухой треск костей, ломающихся под тяжестью колес. Под нами были люди. Безжизненные, но люди. Мы не видели их. Да и не хотели видеть, ведь каждый этот треск мог означать последний стон кого-то знакомого, близкого, родного. Мертвые осуждающе кидали нам вслед проклятья за свои поруганные останки. Сейчас они мстили единственным путем, которым могли: мешали проехать, спастись, выжить, миновать участи, постигшей их… Или это моё воображение?

Неожиданно машина, взбирающаяся с немалым весом сидящих в ней пассажиров, упала куда-то вниз, в бездну хаотично спрессованных тел. Данил, мирно спящий на переднем месте, от резкого толчка вперёд встрепенулся и завизжал, увидев картину, развернувшуюся за лобовым стеклом…

В голове мелькнуло воспоминание.

Помню, в детстве, когда мы ехали с отцом с дачи домой на старом жигуленке, в наше лобовое стекло врезалась куча оводов. Я долго смотрел на мерзкие жирные отпечатки слизи, оставшиеся после их встречи с непреодолимой преградой, и думал: знают ли они, что их ждет, когда со всей доступной скоростью несутся над дорогой? Намеренно ли они делают это? Или это дерьмо за окном – просто следствие нескольких сложившихся случайностей? Видят ли они нас, машину, отца?..

Сейчас за лобовым стеклом старого военного уазика творилось то же самое. Мы врезались в кучу трупов, скопившихся в низине дороги. Они кидались на нашу машину, оставляя бурые следы столкновения со своим телом, не в силах преодолеть преграду твердого стекла. Отступали, изгибаясь в самые причудливые формы, неестественно складываясь пополам или разрываясь в длину, растягивая метры кишок прямо под колеса автомобиля. Их лица не могли сравниться даже с самыми смелыми картинами Босха… Мне казалось, что они знали, что их ждет, бросаясь под наши колеса. Казалось, что они делают это намеренно, стараясь не выпускать нас из оков, запутавших их. Быть может, все они пристально смотрят на меня, машину, всех нас…