– Что запоминать? – утирая сопли кулачком, поинтересовалась малышка.

– Например, сколько в сутках часов. Ну-ка, сколько?

– Двадцать? – прозвучало неуверенное предположение.

– Нет, двадцать три. В сутках двадцать три часа и тридцать девять минут. Эх, ну когда же ты это запомнишь? Мария Кюри, право слово, лучше бы ты элементарное запоминала, а не про куклы думала.

Поучение прозвучало зря. Пытаясь выразить протест, девочка заплакала ещё горше и запричитала: «Куклу, куклу хочу». Её плач резал по моим нервам. Он заставил меня вспомнить, почему я по‑прежнему не сдаю свой генетический материал для восполнения популяции человечества. Я эгоист. Мне не только хочется растить своего ребёнка самому, так как я хочу прививать ему те качества, которые хочу видеть в нём я, а не общество. О нет, мне противна мысль, что для меня невозможно будет дать этому ребёнку всё, чего он или она только пожелают.

Ужас, ужас какие кощунственные мысли!

Я нервно провёл пятернёй по волосам и постарался понять, почему так и не вырос. Как так вышло, что остальные люди вокруг меня смогли перебороть своё эго, смогли отказаться не только от лишних, но даже от большинства личных вещей, а я нет. Неужели я настолько дикарь? Я первобытный человек?

– Мистер Альберт Эйнштейн?

Я поднял взгляд от земли и увидел, что слева от скамейки, на которой я расположился, теперь стоит мужчина. Воспитательница и дети куда-то ушли, а он вдруг появился. Ничем непримечательный тип. На нём была серая роба служащего порядка, но, судя по нашивкам, самого низшего уровня. На таких людей обычно внимания никто не обращал, а этот ещё и внешне оказался крайне неприятным на вид. Одутловатый какой-то, плешивый.

– Эм-м, идёт проверка покрытия скамеек на наличие вандальных надписей, и я мешаю? – предположил я, отчего мужчина подошёл ко мне.

– В таком случае, я не назвал бы вас по имени.

– О, так вы меня узнали? – приподнялись мои брови в удивлении, прежде чем рот озвучил самое важное: – Не знаю, где мы могли встречаться, но сейчас я не расположен к общению.

Если говорить начистоту, то «не был расположен к общению» я не только в настоящий момент, у меня в принципе не было друзей. С моими привычками подобная роскошь была недопустимой глупостью.

– Мы с вами ни разу не встречались лично, – между тем нахмурился незнакомец и даже презрительно фыркнул: – Пф-ф, да как вы ещё не кормите своим телом растения на грядках с такой-то внимательностью?

– Эм-м, простите, – оторопел я и оттого быстро заморгал. Зато голос незнакомца зазвучал жёстко и требовательно, хотя такой тон нисколько не соотносился с его неприятным внешним видом.

– Вы Альберт Эйнштейн номер семь тысяч пятьсот сорок один?

– Да, это моё имя.

Имя, которое мне никогда не нравилось. Я понимал, что требование называть детей именами известных личностей, отличная штука. Во всяком случае, мне не был знаком ни один человек, который в своё время не выяснил бы биографию своего тёзки или тёзки друзей. Это основательно способствовало сохранению и распространению знаний. Это должно было мотивировать людей становиться лучше. Но… практика доказывала, что теория не сработала так, как надо. Уже очень давно не происходило никаких значимых открытий, да и вообще достижений в науке не было. Мы просто жили или, вернее, выживали в чужом для себя мире. А потому представляться другим пародиям на гениев великим Альбертом Эйнштейном мне не нравилось. В конце концов, в его портрете я не видел ни одной примечательной черты, а ценил я только внешность. Из-за этой своей особенности мне всегда хотелось быть кем-то другим. Например, кем‑то вроде Николы Теслы.