Ястреб ничего не боится.

Многие годы спустя, когда его семья снова оказалась на грани голодной смерти, Волси внял призыву своего вайоба. Пока он постился, на ястреба снизошло видение, как добраться до тех развалин. И вместе со своим напарником Мальсином он продирался сквозь джунгли в поисках храма. Только Икс Чель – богиня Луны – давала им свет. Мальсин всего боялся, непрерывно причитал, что они могут прогневить других богов. Но Волси-то знал, что за простые черепки от старых глиняных кувшинов белые люди готовы были отвалить тысячи, потому что приближался предсказанный конец эпохи.

И боги не разгневались, а привели их к руинам. Между высокими деревьями они нашли здание со стенами, потрескавшимися от ветра и дождей. А внутри располагалась гробница с настоящими богатствами: ножами из обсидиана, сосудами из расписной керамики и стекла, бусами и другими украшениями. Еще там были маска и черепа с зубами из оникса. И книга. Эта проклятая книга! Они понятия не имели, что означают все эти слова и рисунки на бумаге из древесной коры, но книга словно зачаровала их.

А теперь он оказался один в темноте, не зная даже, где именно. Мужчина и женщина, говорившая на к’виче, удалились. Волси снова потянулся к графину, но воды в нем больше не было.

Тогда он спустил ноги на пол и с трудом встал, едва удерживая равновесие. Конечности отказывались слушаться его, как и глаза. Но он должен был напиться. Он притащил какой-то шест, привязанный к его руке, с собой в ванную комнату, нашел там раковину, полностью открыл кран и сунул голову под струю, заставляя себя глотать. Но ему было мало. Вода попадала ему в ноздри, в рот, струями сбегала по лицу, а ему хотелось все больше. Проклятие книги иссушило его, превратив каждый кусочек кожи в помертвевший пергамент. А все потому, что он поддался соблазнам белых людей, одержимых Концом Света, и попрал из-за них честь древних предков.

Ястреб приподнял голову над раковиной и увидел в зеркале отражение своего лица. Он промок до нитки, но жажда его оставалась неутолимой.

Беседуя по мобильному телефону с Дэвисом, Стэнтон мерил шагами двор перед больницей. Повсюду мелькали огни проблесковых маячков, потому что сдерживать все более агрессивных репортеров приходилось теперь с помощью полиции. Информация о Джоне Доу и его таинственной болезни, после которой телевидение примчалось на завод «Хавермор фармз», была, очевидно, получена прессой от одного из санитаров. Он подслушал разговор Тэйн с другим врачом и выложил что-то в чате одного из сайтов, посвященных «коровьему бешенству». А к этому времени все мало-мальски уважающие себя средства массовой информации поспешили прислать своих корреспондентов к больнице.

– А что, если Джон Доу лжет? – предположил Дэвис.

– Какой ему смысл лгать?

– Ну, не знаю. Быть может, его жена – свихнувшаяся вегетарианка, и он трясется при мысли, что она узнает, как он тут лопает биг-маки?

– Брось, это не серьезно.

– Хорошо. Тогда предположим, что он заболел раньше, чем завязал с мясом?

– Ты же видел образцы под микроскопом. Болезнь проникла в его организм гораздо позже, чем год назад.

Дэвис только вздохнул, но не унимался:

– Твоя переводчица не смогла отрицать, что он, возможно, употреблял сыр или молоко. Наверное, нам пора переключиться на молочные продукты, а?

В их распоряжении были пока лишь показания одного пациента, которые противоречили результатам многолетних исследований, и потому Стэнтону все еще не хотелось снимать подозрений с мяса. Но игнорировать проблему он не мог. В конце концов, именно в коровьем молоке обнаруживалась в свое время кишечная палочка, листерия и сальмонелла, а потому Стэнтон уже давно опасался, что и прионовые заболевания рано или поздно затронут его. К тому же если потребление говядины на душу населения в США составляло 40 фунтов в год, то молочной продукции – все триста. За время активного жизненного цикла молоко одной-единственной коровы могло использоваться в тысячах видов продуктов, что еще больше затрудняло поиски источника недуга.