После продолжительного грохота автоматных очередей внезапно наступила тишина. Уши звенели, заглушая собой звуки барабанящего сердца в груди. Студенты стояли, словно вделанные в бетон, притаившись и всмотревшись в серую пелену, что сгущалась в десяти метрах от нас. Никто не издавал ни звука, стараясь вслушаться в какой-либо шорох. Однако наступило глухонемое затишье, и твари больше не высовывались.

Так мы простояли в немом ожидании несколько минут, это точно. Лишь убедившись, что атака прервана, или вовсе закончена, Виктор Петрович выпрямился, опустил автомат дулом в пол, достал из нагрудного кармана рацию и проговорил:

– Андрей, что там у тебя?

Он держал её у своего лица, зорко вглядываясь в туман. Рация молчала, ответный голос в ней не прозвучал. Немного подождав, Виктор Петрович хотел было повторить свой вопрос, но в этот момент затрещало:

– Всё в порядке у нас! Сдержали их!

– Все целы? Никто не пострадал? – спросил Виктор Петрович.

– Так точно! – раздался голос, перебиваемый треском.

Старый охранник вздохнул, положил рацию в карман, свесил автомат на плечо дулом вниз и обратился к нам:

– Отбились. Но пока не расслабляемся. Ждём.

Студенты молча стояли, смотря на пространство снизу, свободное от мглы и заполненное мёртвыми тушами. Сколько же их было здесь? Я начал считать, и когда дошёл до двадцати, то прекратил. Неприятное было занятие, да и чувство тревоги не отпускало. В любой момент из завесы могли появиться новые. Так мы стояли минут десять, наверное. Часов не было, но я мысленно отсчитывал секунды, отвлекаясь от этого неприятного и лениво ползучего ожидания. Нет ничего хуже этого чувства. В такие моменты, как я думал, человек на самом деле не испытывает ни страха, ни волнения по отношению к чему-либо или кому-либо. Это что-то не пугает его на самом деле, внушает страх именно ожидание встречи с этим. Раньше боялись идти к стоматологу, но боялись не самих стоматологов, а испытывали страх из-за длительного ожидания этой встречи. И нервы в этот промежуток утомительно льющегося времени натягиваются как гитарные струны. А когда приходишь, наконец, к стоматологу, располагаешься под слепящим светом и слышишь ласковый голос, доносящийся из-под марлевой маски, то страх спадает как таковой.

Мы не боялись этих тварей, поначалу лишь испытывали страх. Потом научились с ними бороться, и когда те вновь вылезают из мглы, мы делаем уже привычное для себя. Неидеально, конечно, ибо среди нас мало тех, кто в прошлой жизни держал в своих руках оружие и тем более стрелял, даже по мишеням. Однако справляемся.

Я глянул вниз ещё раз, рассматривая дохлые туши, и только сейчас заметил среди них что-то здоровое, отличающееся от остальных тел своими габаритами. В гуще лежали две твари, которые внешне напоминали собой тигров, но изуродованных, мутировавших, с облезлой наполовину шерстью. Они были такого же размера, как и те, из кого они вышли, но их внешний вид был лишь тенью своих «прародителей». Я почувствовал, что волосы под шапкой встают дыбом.

Прошло ещё минут десять, и тогда Виктор Петрович сказал:

– Всем вольно. Мы…

Договорить он не успел. Из мглы, разносясь повсюду и усиливаясь в многократном количестве, раздался протяжный вой множества голосов. Ужасных, режущих слух, не принадлежащих ни одному нормальному живому существу, которых могла бы породить природа. Вой, вперемешку с верещанием, будто бы надвигался на нас, шёл из недр мглы, подгоняемый её течением, и его поступь быстро достигла наших стен.

Все на стене встрепенулись. Я увидел, что каждый схватился за своё оружие, словно за единственный талисман, способный сберечь и спасти их жизни. Стволы у некоторых изрядно дрожали, и даже Виктор Петрович, озирая пространство впереди, чуть отшагнул от парапета. Вой окружал нас, был громким, сбивающим спесь, от него тряслись поджилки и застывала кровь. Бегая по серой завесе глазами, я отшагнул, приложив ладонь к груди. Сердце заколотило с бешеной силой, и сквозь серую куртку и водолазку я ощутил его барабанящие удары.