Дорофеев уже понял, куда он клонит. Буквально каждое мгновение следовало ожидать конца света. По позвоночнику вновь пробежали колючие ежи. Плечо свела судорога, Виктор вздрогнул, чем напугал Петра, который стоял к нему впритирку.

Вася Трофимов сделал шаг вперед. Волчок устало поглядел на него. Вздохнул.

– Трофим, тебе чего?

– Я видел, кто ягоды из их кузова съел.

Волчок осенил Трофима крестным знамением.

– Молви, отрок!

– Южный съел.

Шестерка Волчка Южный, дюжий пацан из Ростова, стоявший вразвалку за левым плечом своего патрона, в три прыжка добрался до Васи Трофимова и резким толчком в грудь уложил того на пол. И уже был готов прыгнуть на Васино тельце согнутыми коленями – да Волчок его остановил.

– Южный, застопься!

Тот замер.

– Ну-ка скажи мне, голубчик, правду ли Вася нам молвит?

Южный не понял, что это вопрос к нему. Волчок повторил вопрос. Тогда до Южного дошло.

– Не я это, Волчок, гадом зашибусь. Во рту даже не держал, гадом заши…

– Поднимите Трофима, – перебив, скомандовал Волчок.

Тот сам поднялся. По лицу его было видно, что он не в себе, глаза стрекуляют, руки ерзают по подмышкам.

– Говори, Трофим!

– Южный съел. Отнял кузов у Бородавки и ладонью черпанул в рот несколько раз.

Виктор помнил, что передал свой кузов Бородавке.

Пастырь привстал. Следом Шершень вскочил, поняв, что сейчас его выход. Замер, поглощая Волчка глазами.

Тот пропел нехорошим голосом:

– Владыко, к тебе усердно благодарение по силе приносим и тебе вопием: слава тебе, Боже Всещедрый.

На последних словах он громко пустил газы. Две тугие несмолкаемые очереди. И еще одна пошла вдогон. Шершень принялся смачно вдыхать вонь, подгоняя воздух обеими руками к носу. Нанюхавшись вдоволь, он по-актерски выдержал паузу, поднял пальчик-закорючку и произнес манерно:

– Я чувствую аромат свежего печеночного паштета, ржаной подгоревшей корки, а также бьющие по шарам нотки колхозного поля с гуляющими по нему лошадками.

– Еще не все, – сказал Волчок. И пустил еще одну пулеметную трель благоутробия.

– Вот! – Шершень подпрыгнул на месте. – Нюансы азербайджанского коньяка, выдержанного в глиняном кувшине. Аромат свиной поджарки. И в послевкусии…

Шут с шумом вдохнул еще одну порцию тухлого амбре.

– …в послевкусии потная подмышка кавказского овчара, – Шершень осклабился всеми тринадцатью черными зубами.

Ноги у Виктора тряслись, сердце колотилось.

– Шершень, что ты видишь? – спросил Волчок.

Отряд стоял, стараясь не вдыхать смердящий воздух. Экономно цедили молекулы кислорода, чтобы хоть как-то поддерживать телесное питание – но не больше.

Волчок поторопил:

– Давай, шут, бомби в полный рост дробью!

Шут прошелся гоголем вдоль людской дуги, ухарски пошлепал ручонками по пузу и бедрам, отбив вполне ритмичную дробь. Сказал:

– Южный ягоду съел. Насквозь вижу змееныша.

Волчок вскинул зрачки к потолку, пошамкал губами, словно сосал кислый леденец, и повернулся к Южному.

– Слышь, йоба. Выходи на круг.

Виктор подумал, – а лихо Волчок организовал процесс. Будто бы он и не решает ничего, все вердикты выносит его шут. Сам он исполнительная власть – а не законодательная. Понятно, что все это игра, но разыгранная ярко, не придерешься.

Южный встал перед человеческой дугой. Выглядел он уже не столь уверенно. Натянуто лыбился. Хоть и был глуп, но внезапно в голове новая извилина прорезалась, стал что-то понимать.

Волчок поцеловал мумифицированный палец, что болтался у него на груди, и крикнул:

– Шут, а шут… Скажи, а кто палачом у нас будет?

Шершень отозвался, не оборачиваясь:

– Разве непонятно?

Волчок кивнул.

– Мне-то все понятно с самого начала. А ты озвучь – чтоб все уразумели.