– Я – могила!

– Добре, вон такси тоскует. Едем.

И улетели мы на хату, полную тех хищных дам и песен Макса Фадеева. Там есть люди, которых понять можно и прощать желательно. Там не плетут интриги, а сразу лезут в драку. Там не любят стихи Бродского, а поцелуи мимолётны и легки, словно перья в вакууме. Там все и остались до светлого воскресенья.

И лишь я отдыхать отправился к Люде, заведующей по учебной части, с мелированными волосами и глазами, как у косули. А всё потому, что получил милую смс-ку со словами: «Уехал…». Как вы, думаете какая музыка звучала в этот момент из уставших колонок? Ну, конечно же, Nothing Else Matters…

Улетая

– Лёнька! Лёнечка! Ты же всё понимаешь. Ты эти свои разработки делаешь, с какими-то там плавающими запятыми, а я даже плавать не научилась, ну… – шептала она ему на ухо мягкими губками, щекотала и целовала шею.

– Я разберусь сама с остатками прошлых глупостей, сама… Пойми, это не твои проблемы. Я теперь твоя проблема. Я люблю тебя и буду портить, Лёнька, жизнь нашу, пока смерть не разлучит нас.

– Анжела, ангел мой! Ты будешь ждать меня на перроне послезавтра? Ты оденешь ту, рыжую шубку, с пояском лохматым? Я привезу тебе цветы или папку с патентом… Чего тебе больше хочется? И мы поедем на такси в ЗАГС одни, чтоб никто рядом не кружился, не сверкал смартфоном, не обнимал нас за плечи в грубой радости, – отвечал он ей, глядя прямо в глаза и держа ладонями её розовые от мороза щёки.

– Это хорошо, что ты меня проводить не сможешь. Иначе я не уеду. А так, соберу бумаги, проверю в сотый раз расчёты и патент будет моим… Нашим! Ты только встреть меня, милая… Просто встреть.

– Встречу. Что ты распереживался? Я буду ждать тебя там на перроне, когда поезд прибудет из тумана утром… Нашим утром. А потом распишемся, как тайные агенты, и уедем, улетим отсюда, пусть на неделю, пусть на месяц. Да хоть навсегда! – крикнула она ему, отталкивая мягко варежками.

– Да… да… да… – эхом отозвались серые пятиэтажки.

И это слышал весь мир, всё городское утро и мелкие снежинки в сухом морозном воздухе. В золотых локонах Анжелы эти снежинки путались, словно рыбки в тонких сетях.

И они, двое этих влюблённых безумцев, стояли на хрустящем снегу, обнимаясь в облаке пара. А мимо них спешили по своим делам угрюмые прохожие, словно в иной реальности, по иным утоптанным дорожкам.

***

Уже свет за окнами потускнел. Ощущение уходящего зимнего дня стало почти реальным – как головная боль после паров формалина и стопки судебно-медицинских заключений. Сегодня было много разных остановок на человеческих путях. Много рабочей суеты: вскрытия, гистология, подготовка материала в лабораторию.

Описывать травмы, несовместимые с жизнью, подозревать отравление или насильственную асфиксию. Делать промежуточные выводы. И всё это на фоне постоянно толкущихся в помещении оперов, следователей или судебных представителей. Они же не виноваты. Им бы протоколы составить да расписаться в журнале. Ну и словечком перекинуться, словно в заводском цеху. Да только цех тут особенный и конвейер необычный.

Люди гибнут самыми чудными способами и если для тех, кто потом приезжает забирать тело – это трагедия, то здесь, в прозекторской – это рутина и завал.

Ульяна Аркадьевна бросила перчатки в пластиковый бак и направилась в комнату санобработки. Из служебного кабинета уже раздавался рыкающий бас сменщика Бориса. Дежурство закончилось. Остаётся только сложить все бумаги в папки, одеться и вставить ключ в замок зажигания кредитного «Соляриса». А там, неторопливо, по свежим, сверкающим проспектам, мимо зелёных светофоров, в уютную «трёшку» на улице Горького.