Юра хотел было кинуться обратно, но, поняв, что прошел уже полпути, передумал.

Надо просто добраться до того конца моста и больше никогда сюда не приходить. Никогда. Ни в жизнь. Не приближаться к этому хренову месту!

Пьяной зигзагообразной рысью он пробежал еще пару десятков метров и остановился. Впереди замаячила громадная горбатая четвероногая тень. Размером с теленка. Шкура топорщилась и вздымалась кверху.

Юрий захлебнулся смесью страха и опьянения.

Из глотки псины донесся приглушенный рык. Откуда-то с соседних болот подул гнилостный, теплый и влажный ветер.

Псина, постояв немного, дернула головой и приблизилась на пару ленивых, неспешных шажков. В тягучие утробные звуки вторгся цокот загнутых желтых когтей по асфальту.

Прорвавшись сквозь вату оцепенения, Юрий помчался со скоростью ядерной боеголовки. Опьянение улетело прочь, словно проколотый воздушный шарик. Нервная система пришла в полную боевую готовность. Непривычное состояние, какого он не испытывал уже много лет.

Его частый топот заглушил клацанье когтей позади. Юрий подумал было, что пронесло. Едва чувство опасности притупилось, как тут же сбилось дыхание, а алкогольный шарик цвета раковой опухоли снова надулся где-то внутри.

Он ощущал, как организм ожесточенно сопротивляется физической нагрузке.

Псина обогнала его по другой стороне моста и остановилась. Снова утробный рык и болотный ветер из оврага… или…

…или из пасти?

Теперь понятно, почему этот мост стал мостом Самоубийц. Эта тварь заставляет их сигать вниз!

У нее глаза-то есть вообще? Голова – сплошь черная шерсть. И уши торчком.

Снова она делает короткие шажки в сторону Юрия.

Побежать на середину моста и шмякнуться вниз, как мешок с дерьмом?

Нет, Юра не такой. Жизнь у него не сказка, но свои прелести имеются – бухло, приятели, девки беззубые.

Бежать дальше по частному сектору? Так ведь догонит в два счета! Ей это как пописать сходить.

Он обогнул заграждение и оказался на крутом спуске. Ноги сразу стали заплетаться и вязнуть. Песок тут же набился в стоптанные туфли.

Пытаясь затормозить падение, Юра принялся размахивать руками, как тупая птица крыльями, не удержал равновесие и упал на спину. Вероломно скрывавшиеся под песком кусочки бетона впились в ладони сотнями маленьких жал. Кровавые лоскутки кожи остались где-то там, погребенные под песком на радость муравьям и прочей живности.

Песок посыпался за засаленный воротник и в потные штаны, ремень от которых был давно утерян в каких-то кустах, где справлялась малая нужда. Юрий барахтался в песке, как выброшенная на берег рыбина, и матерился дрожащим тоненьким голоском. Он готов был расплакаться.

И пока он скользил, жалкий и беспомощный, как умирающий путник, швыряемый раскаленным пустынным ветром с одного бархана на другой, позади по песочку что-то мягко шуршало. Словно прекрасная женщина в бикини беспечно прохаживалась по пляжу где-нибудь в Майами – там, где рай и где каждый алкаш – плейбой.

Только это была не сексуальная блондинка с экрана, а четвероногая тварь с изогнутыми желтыми когтями.

Юрий, задыхаясь, вскочил на ноги. Подошвы с чавканьем продавили болотистую почву. В темноте было ни черта не разобрать. Несмотря на жару, глина, щедро подпитываемая подземными источниками, за лето так и не высохла. Когда-то этот овраг был речкой. Так было еще в сороковых, но потом Верхний и Нижний Судки внезапно пересохли по никому не ведомой причине. На лице города появились две гигантские трещины, в которых как грибы после дождя стали вырастать убогие домишки и дачи. Весной всю эту рухлядь затапливало. Повсюду красовались россыпи свалок. Шпана устраивала здесь сходняки, а бомжи – сезонные лежбища.