БЕККИ. Хорош папаша! Оставляет только что родившегося ребенка, чтобы сбежать в Нью-Йорк. И зачем? Чтобы участвовать в какой-то идиотской игре!

ДЖОННИ. Бекки, у меня есть шанс стать питчером «Янкис» в Мировых сериях.

БЕККИ. Да мне плевать, даже если ты едешь, чтобы оттрахать королеву! Если я должна сидеть здесь с этим младенцем, сиди и ты!

ДОКТОР ВОЛЬФ. Юная дама, если ты и дальше будешь так выражаться, нам придется попросить тебя уйти.

БЕККИ. Круто. Может, мне поучаствовать в стипль-чезе во Франции. Или в собачьих бегах. В роли зайца. Меня от всех вас тошнит. Убирайтесь отсюда, все. Просто убирайтесь.

ДОКТОР ВОЛЬФ. Льда тебе принести?

БЕККИ. Что мне нужно, так это большой чертов сталагмит, чтобы я засунула его в ваш большой костоправный зад. Почему вы не можете принести мне этого чертова «Джек Даниэлса»?

БЕН (на Кони-айленде, 2015 г. Свет, падавший на БЕККИ, гаснет, а ДЖОННИ идет на авансцену, к столу, за которым пьет РИС). Моя мать, конечно, была на взводе, но справедливости ради, отмечу, что в силу особенностей ее организма, обезболивающие практически не действовали. Я склонен думать, что док Вольф познакомил ее со своим коллегой, Джеком Даниэлсом, поскольку она каким-то образом расслабилась, и я таки появился на свет, желтый и весь в слизи, но с одной головой, а мой отец успел вернуться в Нью-Йорк к Мировым сериям. Вечером перед первой игрой он обедал с Рисом Пендрагоном, родственником моей матери, репортером, который писал о Мировых сериях для одной из нью-йоркских газет. Я не помню, какой именно, потому что его нанимали многие газеты. Думаю, он и сам потерял счет.

(ДЖОННИ и РИС, бар в Нью-Йорке, начало октября 1949 г.)

РИС. Так у тебя сын.

ДЖОННИ. Да. Его зовут Бен.

РИС. Назвали в честь кого-то из твоих родственников?

ДЖОННИ. Нет. В честь Бенджамина Франклина. Бекки хотела назвать сына в честь умного человека, долго не могла найти достойного кандидата, но в ее любимой детской книге мышонок жил в шляпе Бена Франклина и она всегда подавала ему хорошие идеи. Бекки полагает себя глупой и волновалась, что он тоже будет глупым, родившись весь в слизи.

РИС. Бекки не глупая.

ДЖОННИ. Я знаю. Она очень даже умная. И очень веселая. Часто и нежная. Она жутко разозлилась на меня из-за того, что я уехал чуть ли не сразу после рождения младенца. Я ее понимаю, что мне оставалось делать? У нее есть тетя Лиз, и тетя Молл, моя мать и сестры тоже готовы помочь. Я уехал на какую-то неделю или чуть больше, а потом Серии закончатся, и я вернусь домой на всю зиму, буду работать на кондитерской фабрике.

РИС. Я уверен, она поймет.

ДЖОННИ. Не думаю. Она несчастна.

РИС. А когда было по-другому? Мне она всегда казалась потерянной. Но, разумеется, не так много времени я провел в ее компании.

ДЖОННИ. Иногда я тревожусь, а не сделает ли она что-то безумное.

РИС. Например?

ДЖОННИ. Не знаю. Убежит из дома. Бросится под паровоз. От нее можно ждать всякого. Сегодня она в отличном расположении духа, нежная и ласковая, а на следующий день становится совершенно другой. Меня мучает совесть из-за того, что я здесь. Будто убежал от нее.

РИС. Она знала, за кого выходила.

ДЖОННИ. Не уверен, что она это понимала. Думаю, никто не думал, что после войны я снова стану хорошим питчером.

РИС. Но ты стал. Вылечился, отлично провел год в младших лигах, и теперь будешь подавать за «Янкис» в первой игре Мировых серий. Я уверен, она очень тобой гордится.

ДЖОННИ. Она думает, что бейсбол – самая дурацкая трата времени в истории человечества. Я купил ей телевизор «Филко». Так что она может смотреть игры «Серий», если захочет. Но я сомневаюсь, что будет смотреть.