Хожу в школу, сижу там за одной партой с Лидочкой, смотрящей на меня восхищенными глазами. Особенно после того, как Юра, остановив ее в школьном коридоре, красиво признался ей в любви: моя работа, текст его признания я перевела на кацапский язык с одной шиншийской любовной баллады. Как говорит лииси Рэйэлл, сотрудникам надо платить и желательно много! Парень был дурной и противный, самодовольный и самовлюбленный – приворожить такого проще всего. Кстати, он был сыном наркома Путей Сообщения. Лидочка, конечно, была на вершине счастья и почти не досаждала мне своей пустой болтовней: все свободное время она проводила с любимым. Как я понимала лииси Рэйэлл: дай сотруднику то, что он страстно хочет – и он, полный благодарности, окунется в свое реализовавшееся желание и не станет раздражать тебя своим бездельем. И ты не будешь вынужден изыскивать для него дурацкие, не нужные тебе, задания, создающие иллюзию востребованности. Герр Вюст, например, этого не понимал – и большинство сотрудников Аненербе были вынуждены заниматься всякой ерундой.
Был и один курьез – Кацапская Сучка оказалась влюблена в одноклассника, Алексея Казарина, сына шофера из кремлевского гаража. Сначала меня это напугало: меньше всего я хотела изображать какие-то чувства к смазливому кацапчику. Но, к счастью, сам Алексей бегал за другой девчонкой, которую Сучка называла Правильная Танька, дочерью коменданта Кремля. Девка эта была наглой и самоуверенной и, кажется, отвечала Алексею взаимной симпатией. Так что, к моей огромной радости, я была избавлена от необходимости разыгрывать амурные сцены. Один раз у меня даже возникла озорная мысль: подарить кулон с заключенной в него Кацапской Сучкой этой Таньке. Было нетрудно догадаться, что в этом случае ничего хорошего Кацапскую Сучку не ждет. Но, подумав, я решила, что обойдется Танька от таких подарков и кулон остался у меня.
Кстати, трижды меня вызывали к Наркому. Один раз днем, сняв с занятий и два раза поздно ночью. В эти ночные часы я обслуживала совещания в его кабинете, внимательно ловя каждое слово. Обсуждались разведданные со всего мира. Я наконец-то поняла, что это были за сны, в которых я прислуживала восточному человеку в круглых очках. Хорошо, что тогда в Аненербе я не поняла сути этих снов – тогда меня вряд ли бы отпустили и я бы поставляла информацию Абверу. Тоже неплохо, но здесь значительно интереснее. Кстати, жуткий Нарком был вовсе не таким жутким: между прочим, большой умница и, как сказала лииси Рэйэлл, которой я подробно докладывала об этих совещаниях, «отличный руководитель разведки». Кстати, Лаврентий был уверен, что Третий Рейх вот-вот нападет на СССР – а нам с лииси Рэйэлл ведь предстояло его в этом разубедить. Нелегкая работа.
В тот день я сидела в столовой за обедом. А надо сказать, что в Кремле кормили отлично – намного вкуснее, чем в Берлине. Но закончить обед мне в этот раз не дали: молодой лейтенант вошел в столовую и приказал мне срочно идти к Наркому. С сожалением отставив только начатую мной тарелку узбекского плова, я вытерла губы салфеткой и последовала за лейтенантом. Лаврентий был в кабинете один. Он небрежно махнул рукой лейтенанту и тот бесшумно исчез за дверью.
– Присаживайся, – произнес Нарком и указал мне на высокий стул, стоящий напротив его стола, – Вера… или все-таки тебя зовут по-другому?