Многие другие спаслись кто как мог, кому как повезло, у кого рядом оказались настоящие начальники, настоящие товарищи. Например, полковника К.К. Сверчевского спасла положительная характеристика главного военного советника в Испании комдива Г.М. Штерна и «источника» по имени Мурат… Но совершенно реальная власть над жизнью и смертью всего личного состава РККА находилась в то время в руках Ворошилова. Судьба многих крупных заслуженных военачальников зависела от одного росчерка его довольно малограмотного пера (чего уже его винить – так сложилась судьба, что он сумел в школу проходить всего-навсего лишь «две зимы»). Одно короткое слово «оставить», написанное на ходатайствах Особого отдела ГУГБ НКВД СССР об увольнении и аресте, спасло жизнь и обеспечило нормальное прохождение военной службы начальнику Военной академии им. Фрунзе комдиву Н.А. Веревкину-Рахальскому, начальнику Военной академии механизации и моторизации РККА бригинженеру И.А. Лебедеву. Спасла жизнь и менее категоричная резолюция наркома: «Пока оставить в покое» (о комбриге Б.Г. Вершинине), «Прошу проверить» (о комдиве Д.Т. Козлове) и даже такая, как «Присмотреться. КВ» (о начальнике штаба ПриВО комбриге П.С. Кленове), «Вызвать для разговора» (о полковнике Р.Я. Малиновском)^>65.

Документы, однако, свидетельствует, что подобные благие дела в деятельности Ворошилова все более становились исключением. А правилом закреплялись безудержные поношения и проклятия в адрес «подлых заговорщиков» (приказы НКО № 072, № 96, № 082 – 1937 г.). Справедливо говорят: у страха глаза велики. И если сразу после февральско-мартовского (1937 г.) пленума ЦК ВКП(б) Ворошилов еще полагал, что «вредительство» не особенно распространено в РККА, то после того как Сталин 2 июня 1937 г. заявил на заседании Военного совета при НКО о том, что вскрыт в армии заговор (да и сам Ворошилов выступал с докладом «О вскрытом органами НКВД заговоре в РККА»), да еще когда пошли повальные расстрелы вчера еще знаменитых командиров Красной армии, героев Гражданской войны, Ворошилов пустился во все тяжкие, стал раздувать версию НКВД о всеохватности «заговора». Выступая 8 октября 1937 г. на разборе маневров Балтфлота, он заявил: «Шпион польский и немецкий Уборевич – в БВО ухитрился завербовать большое количество командного и политического состава, почти 90 % командиров корпусов, примерно столько же командиров дивизий, некоторую часть командиров полков. Такая же картина была и в Московском военном округе»^>66. А впереди ведь последний квартал этого года и целый 1938 год для поистине тотального выкорчевывания.

Решением народного комиссара обороны Ворошилова была создана Комиссия по очистке аппарата Генерального штаба и центральных управлений НКО от чуждых и не внушающих политического доверия элементов^>67. А в конце 1937 г. он записывает для себя: «Ныне все эти отбросы людские ликвидируются, уничтожаются, как гнусная зараза»^>68. В Российском государственном военном архиве хранятся целые тома меморандумов Особого отдела ГУГБ НКВД СССР в адрес наркома обороны с просьбой дать санкцию на арест одного, а то и целой группы лиц комначполитсостава РККА. И сразу после февральско-мартовского (1937 г.) пленума ЦК ВКП(б) все чаще, а затем уже, по сути, сплошняком на этих заявках на фактическое уничтожение очень часто прекрасно знакомых ему боевых товарищей по подполью, по Гражданской войне, по напряженному строительству молодой Красной армии в мирные годы появляются автографы Ворошилова: «Не возражаю», «Согласен» и даже «Согл.», «Не возражаю против ареста», «Согласен на арест», «Арестовать», «Нужно арестовать» и, наконец, как своеобразная квинтэссенция позиции народного комиссара обороны, призванного всячески беречь доверенных ему страной, народом командиров и начальников: «Берите всех подлецов»