И вот 2 июня 1937 года наступил перелом: Бухарин вдруг дал очень подробные признательные показания. Все предшествующее время он горячо настаивал на своей полной невиновности даже перед лицом неопровержимых доказательств, предъявляемых теми, кто, по их собственным словам, состоял с ним в одном и том же заговоре.
Почему Бухарин начал признаваться 2 июня 1937 года? Точные причины нам неизвестны, если, правда, не считать объяснений, которые он дал 15 марта 1938 года в своем последнем слове на процессе:
«Я буду говорить теперь о самом себе, о причинах своего раскаяния. Конечно, надо сказать, что и улики играют очень крупную роль. Я около 3 месяцев запирался, если не ошибаюсь. Потом я стал давать показания. Но я должен сказать здесь, в своем последнем слове, что далеко не все исчерпывается уликами. Действительные причины этому заключаются в том, что в тюрьме, в которой приходится сидеть в течение долгого времени при постоянном колебании между жизнью и смертью, возникают вопросы, которые проходят в другом измерении и решаются в других измерениях, чем в обычной практической жизни. Ибо когда спрашиваешь себя: если ты умрешь, во имя чего ты умрешь, да еще на теперешнем этапе развития Советского Союза, когда он широким маршем выходит на международную арену пролетарской борьбы? И тогда с поразительной неотвратимостью двойственному сознанию представляется абсолютно черная пустота. Нет ничего, во имя чего нужно было бы умирать, если бы захотел умереть, не раскаявшись. И, наоборот, все то положительное, что в Советском Союзе сверкает, все это приобретает другие размеры в сознании человека. Это его в конце концов разоружило окончательно, побуждает и заставляет склонить свои колени перед партией и страной» (выделено нами. – Г.Ф., В.Б.)[119].
Тем же самым словом – «разоружиться» – Бухарин воспользовался в письме Сталину от 10 декабря 1937 года (о самом письме речь пойдет ниже):
«Я на Пленуме говорил таким образом сущую правду, только мне не верили. И тут я говорю абсолютную правду: все последние годы я честно и искренно проводил партийную линию и научился по-умному тебя ценить и любить. 3) Мне не было никакого «выхода», кроме как подтверждать обвинения и показания других и развивать их: либо иначе выходило бы, что я «не разоружаюсь» (выделено нами. – Г.Ф., В.Б.)[120].
Улики
В последнем слове на процессе Бухарин заявил о желании умереть, раскаявшись перед лицом всего Советского Союза. Отрывок из его речи часто цитируется. Но крайне редко приводится или совсем не упоминается ряд предшествующих фраз из его выступления:
«Я буду говорить теперь о самом себе, о причинах своего раскаяния. Конечно, надо сказать, что и улики играют очень крупную роль» (выделено нами. – Г.Ф., В.Б.).
Иначе говоря, объясняя причины своих признаний, полученных следствием спустя длительное время и после многословных писем и речей в свою защиту, Бухарин, тем не менее, отдает первенство полученным против него доказательствам.
Напомним, как «Толковый словарь русского языка» Д.Н. Ушакова, зафиксировавший в первом издании словоупотребление середины 1930-х годов, трактует использованное Бухариным слово «улика»:
«УЛИКА, и., ж.
То, что является прямым или косвенным доказательством виновности в чем-н[ибудь]., уличающий кого-н[ибудь]. факт, предмет или обстоятельство».
Значение слова более конкретно, чем, например, у его аналогов в английском языке: в русском под уликой понимается не просто «свидетельство» (evidence), а доказательство вины и уличающий факт, позволяющий выдвинуть обвинение. Используя его, Бухарин тем самым вновь и вновь признавал свою виновность.