– Вот как вы думаете, зачем я к вам привязался?

И снова, не дождавшись ответа, добавил:

– Потому что вы очень достойный молодой человек, способный на многое.

Тадей все ожидал звонка об окончании антракта, но спасение не торопилось.

– Здесь все скрывает тайны человеческой низости, пороков и тщеславия, замаскированных под добродетель и респектабельность.

Пан Леон с трудом прищурил свои круглые и черные, как спелые оливки, глаза и показал коротким толстым пальцем вниз:

– Пан студент, знаете, что там?

Тадей недоуменно пожал плечами, будучи не в состоянии постичь глубины мысли своего собеседника.

– Под этим роскошным театром, переполненным архитектурными изысками, позолотой и лепниной, громадными зеркалами? – вновь повторил пан Леон и, уже не ожидая ответа, убедившись в полной умственной несостоятельности всех окружающих, ехидно добавил:

– Грязь, потоки нечистот, что стекаются в речку Полтву, протекающую под самым театром, – и, наконец успокоившись таким важным сообщением, словно выстрелил взглядом:

– Пан студент, скоро и сами узнаете, что скрывается под этим фальшивым блеском и позолотой!

– Вы знаете, что эта роскошь была свидетелем многих преступлений? – Пан Леон в восторге даже закатил свои темные глазки и причмокнул полными губами, словно восторгаясь невидимыми или уже давно забытыми событиями, потрясшими жизнь Лемберга. – Вы знаете, в Опере покончил с собой из-за несчастной любви окулист Бужинский, – и, довольный собой, пан Леон снова завертел тросточкой.

– Два года назад юрист и банкир Станислав Левицкий в припадке дикой ревности перед спектаклем влетел в гримерную певицы Янины Оленской-Шендерович и разрядил в прекрасное тело своей пани все патроны из барабана нагана.

Тадей ощутил, как излияния назойливого собеседника начали погружать его в какой-то транс.

– Вы только посмотрите на них, – и тросточка едва приподнялась в сторону представительного пана с немного поседевшей головой. Из-под расстегнутой полы дорогого темного костюма тускло поблескивала массивная золотая цепь, а пальцы были усыпаны перстнями. Под руку он вел роскошную даму в нарядном розовом платье с богатым золотым шитьем вокруг воротника, открывающего привядшую шею, украшенную дорогими ожерельями.

– Паны Гусинские – богатые, знатные и всегда садятся в первом ряду перед сценой. Только это все маска, а живут каждый отдельно, он – с любовницей-секретаршей, а пани – с учителем музыки ее дочери, – скептическая улыбка всезнания растянула губы Леона.

– Пану студенту суждено еще многое, и с вами я встречусь снова, – ошарашенный неожиданными излияниями, Тадей даже замешкался и отвел взгляд на красивую белокурую девушку, пронзившую его взглядом голубых глаз.

Пан Леон словно где-то растворился, и растерянный студент заметил только молчаливую пустоту, даже обошел вокруг колонны, пытаясь разгадать очередную шараду странного незнакомца.

Прозвенел звонок и Тадей едва успел добраться на свой дальний балкон, как сразу начали гаснуть огни. Свет выделял и отделял сцену, где рождалось волшебное действо, и, наконец, появилась Примадонна.

Высокое сопрано прорезало зал, взлетело под самый купол и заполнило каждый уголок, долетело до ушей жаждущих прикоснуться к чему-то необычно высокому и значительному. Даже немного подвыпившие паны в конце зала у самой двери, пришедшие под конвоем своих жен, учительниц женских гимназий, вдруг проснулись. Из полусладкой дремоты мягких бархатных кресел их вырвал необычный голос.

– Надо же, как поет, – недоумевал краснолицый пан и машинально стал доставать латунный портсигар, но, получив толчок острого локтя своей строгой супруги, сразу успокоился.