«Это еще зачем? – недоуменно подумал Кармазин. – Что за глупые игры!»

– Поймать мерзавца! – приказал он подошедшим егерям.

– Есть! – с какой-то даже радостью воскликнули те и бросились врассыпную, огибая толпу солдат.

Тут и Неродько продрался, наконец, сквозь строй и тоже бросился вдогонку. Но куда гусару равняться с егерями в беге, тем более в беге по глубокому снегу. Те слаженно пересекли все возможные направления бега мародера, загнали, нагнали, повалили, скрутили, доставили пред грозные очи командира. Неродько только и осталось, что идти следом и торжественно нести муфту. Кармазин взял ее, преподнес бауэрихе.

– Мадам, возвращаю вам вашу собственность, – сказал он воркующим голосом.

Бауэриха приняла муфту с благодарной улыбкой, взгляд ее вновь стал призывно-предметным. Кармазин выжидающе посмотрел на бауэра, а ну как и его сердце смягчилось и можно рассчитывать на успешное завершение торговых переговоров. Не смягчилось, понял он. Тяжело вздохнув, Кармазин вернулся к мародеру.

Тот, похоже, нисколько не проникся тяжестью своего проступка, смотрел угрюмо, вызывающе, не по-хорошему зло. Хороший солдат должен быть зол на противника в бою, а во все остальное время быть добрым, смирным и исполнительным. А этот был зол всегда, что говорится, по жизни. Есть такой тип людей – вечно всем недовольных и недовольство это постоянно выказывающих. На это можно было бы не обращать внимания, если бы они не возбуждали вокруг себя такое же недовольство и смуту, не баламутили людей, подталкивая ко всяким мерзостям и безобразиям.

Был у них в деревне, среди отцовских крепостных один такой, даже и внешне похожий, худой, дерганый, дерзил всем подряд, а работал хуже всех. К Кармазину, мальчишке тогда, задирался, хотя был старше, выше и вообще никто, совсем допек, так что когда ему выпал жребий при рекрутском наборе, Кармазин радостно сказал отцу: «Ах, как повезло!» «Еще бы не повезло, – усмехнулся отец, – я со стариками деревенскими поговорил, он и им пуще горькой редьки надоел, паршивая овца стадо портит, так они сказали». «Так ведь жребий?» – по-детски изумился Кармазин. «Запомни: с миром надо договариваться, договариваться добром, после этого они сами все сделают. Как сделают, это уж их дело, в это лучше не вникать». Кармазин запомнил, научился договариваться и не вникать. Подчиненные его обожали. Впрочем, попадались и такие, как этот. В армии их почему-то было больше, чем в миру. С каждым рекрутским набором прибывали. Выбить из них эту дурь никак не удавалось, такими уж уродились, так что избавлялись от них всеми доступными средствами.

Но с этим-то что делать? День сложился так, что Кармазину уже два раза приходили в голову разные мысли о наказании, так что приказ вылетел сам собой:

– Повесить!

Солдат не повалился в ноги, прося о снисхождении и помиловании, лишь зло сплюнул и вызывающе сказал:

– Права не имеете! Суд должон быть!

– Мы сейчас тебе устроим суд, скорый и правый, – весело загоготали егеря, подхватили его под руки и поволокли куда-то в сторону. – Все устроим в лучшем виде, ваше благородие! – крикнули они Кармазину.

Но тот их уже не слышал. Едва сгинула стоявшая перед ним толпа, как открылся вид на сидевшего на лошади Соловьева и стоящую чуть поодаль карету с распахнутой дверцей, в проем которой свисала пола шубы, крытой серым сукном. Соловьев призывно помахал рукой. Кармазин поспешил к нему.

Он не прошел и двадцати шагов, когда дорогу ему заступил немолодой пехотный офицер в сюртуке и закричал, брызгая слюной:

– Что ви себе позволяешь?!

Кармазин невольно сделал шаг назад.