Признаться, Толик не любил брать нас с собой, когда действительно хотел порыбачить и поохотиться. Тогда он предпочитал ходить на промысловые дела со своим отцом, местным егерем. Миха к рыбалке и охоте относился благоговейно, и мы его всегда уверяли, что дурака валять не будем, а станем ему помогать и, когда надо, сидеть смирно, выполняя все его указания. Он каждый раз нам верил, и каждый раз зря. Рыбалка наша всегда превращалась в веселую прогулку с горячительными напитками. На Руси пьют на рыбалке, такое случается.

Так вот, этот Миха до призыва в армию устроился на лето поработать на местный льнозавод, доживающий в нашем поселке свои последние годы. Устроился трактористом. У него были права на вождение трактора, он этим очень гордился, поскольку ПТУ закончил, как он сам сказал, с красным дипломом и был лучшим учеником своего курса. Едва его взяли на работу (конечно, по ходатайству родителей, батя же егерь, важная персона), как он сразу заявил директору завода, что ему на трактор нужны грузчики в лице его товарищей – тех двоих, что составляли нашу хулиганскую компашку.

Один из них, по кличке Уксус, – самый просвещенный из нас, начитанный, добрый и интеллигентный парень. Он был моим лучшим другом, и может быть, его доброе сердце благотворно влияло на меня и согревало мою дикую душу, не давая озлобиться на мир и людей окончательно. Этого вполне приличного человека занесло в наше сумасбродное товарищество только в силу эпохи, когда все было наоборот и вверх ногами. В другое бы время – мирное и спокойное – это был бы самый достойный и послушный гражданин страны. Да он мог бы быть таким и в то шальное время, если бы не жил со мной по соседству: это я его сбивал с панталыку, втягивая во всякие истории.

Карпухин – тот раздолбай от природы. Школу бросил в седьмом классе, болтался по поселку без дела, и не подружиться мы с ним не могли, так как вместе шатались по ночным улицам. Карпуха никого и ничего не боялся, всегда выступал за любой кипиш. С таким было хорошо бедокурить: уговаривать на рисковые безобразия его не приходилось.

Директор завода изначально не хотела брать ребят на работу, так как знала, что такая компания до добра не доведет. В деревне, конечно, все знали, кто мы, чем занимались и на что способны. Там все на виду. Мы по отдельности-то, в принципе, были людьми неплохими, но когда все вместе, то становились как ужаленные: непредсказуемые и небезопасные для общества. И все наши творческие и добрые, по большому счету, дела в конечном итоге сводились к разгулу с хулиганскими оттенками и криминальными последствиями.

Но все же директор согласилась на это дело, и, как выяснилось позже, не зря, так как ребята ничего плохого за время работы на заводе не совершили и доверие, великодушно им оказанное, оправдали. Кроме только той шалости, когда утопили в болоте заводской трактор. Но это для деревни в девяностые было вполне безобидное и, можно сказать, нормальное явление. Так что их, по-моему, даже не уволили. Если коротко, то дело было так.

Тракториста Миху и двух его грузчиков отправили на местную пилораму за досками для постройки заводского сарая. Те поехали с удовольствием, так как уже зарекомендовали себя вполне ответственными работниками, и им, видимо, понравилось, когда за их поступки и дела окружающие смотрят не с осуждением, а с уважением. Но старые привычки дают о себе знать, даже когда ты уже с ними вроде и расстался, и делать по-старому не хочешь, но… Не так все просто в этой жизни.

Погрузили доски в тракторную телегу, а на обратном пути наших тружеников остановила какая-то бабушка и, ни о чем не подозревая, спросила Миху, высунувшегося из кабины, чтобы лучше слышать: