– У вас всегда так, или крупно повезло с забегом?

– Что? С каким забегом?

– Левоневский с губернатором целуются? Неприлично ведь коммунисту, прославленному лётчику с царским генералом и взасос?

– Совсем обарсучились на своих болотах! Вы что думаете, сейчас это важно? Перед лицом мировой угрозы все патриоты обязаны крепко сцепить локти для отпора акулам империализма! Не сегодня завтра война, а мы отношения начнём выяснять у всех на виду?

– А как увязываются с этим эксы, убийства правительственных чиновников?

– Боевая организация эсеров стоит на другой политической платформе, чем марксисты. Они приспособленцы, – с негодованием ответила Фима. Даже не понимаю, как я могла им доверять раньше. В 1905 году отказались нас поддержать. А я им средства добывала для борьбы.

– Ага, ничего не понял, но на душе стало значительно легче.

– Вот, видите, – сверкнув глазами, констатировала Фима, по-своему истолковав реплику. – Что планируете делать?

– Примем участие в качестве смелых зайцев. Поддержим авиацию империи, так сказать, персонально! Воспользуемся митингом и проникнем в чрево пролетарского писателя. Идёмте, надо срочно найти комбинезоны и бочку с топливом.

– Подождите, а как я объясню товарищем свой полёт с идейным врагом?

– Для контроля. Нельзя, чтобы коммунисты бессовестно занимались агитацией пролетариата, в то время как вы рискуете жизнью, уничтожая душителей народа. Согласны?

– Точно, потом в «Правде» напечатаю статью о перелёте.

– В «Правде»? Разве это не рупор большевиков? Или я что-то не понимаю?

– У них и напечатаю, чтобы не зазнавались! А кто мне запретит?

– Серафима, вам никто. Только безумец решится на подобный выстрел.

– Правильно. Лично ликвидирую, как врага народа.

– Извините за глупый вопрос, а Максим Горький уже умер?

– С чего вы взяли? Жив и здоров, теперь главный редактор. Пусть только попробует отказать!

– Ага, а самолёт – это… – Ленар изобразил на лице вопрос.

– Идея товарища Сталина. А в чём дело?

– Восхищён новаторским решением! Ну так что, идём?

Быстро привыкнув к удовольствиям обеспеченной жизни, актриса постоянно откладывала убийство мецената. Серафиме было приятно, когда состоятельный мужчина бросался исполнять её желания по первому знаку. Когда все сроки вышли, арестовали Горького за участие в студенческих волнениях. Только благодаря деньгам Морозова удалось освободить автора «Буревестника». Но и этого оправдания хватило ненадолго. Столкнувшись с чёрной неблагодарностью рабочих, объявивших забастовку, фабрикант отказался давать деньги марксистам, зовущим пролетариат к организованной борьбе за свои интересы.

Месть партии настигла жадного фабриканта, деньги для нового акта лежат в ридикюле из прочной тафты. Серафима чувствовала облегчение. Казалось, дело устроилось как нельзя лучше, однако оставался один и самый главный вопрос – кто такой Ленар, и почему решился на убийство Морозова? Его легенда с каторгой у кхмеров выглядела фантастично, но другой не было. Конспирацию, как говорится, никто не отменял, значить так надо, решила Серафима.

Из рупорных динамиков пульсировали низкой частотой горячие призывы развивать «Добровольное Общество Авиаторов», прерываемые духовым оркестром, игравшего по очереди «Дунайские волны» и «Марш Энтузиастов». Ничего не меняется в человеческой натуре, проходят века, а люди неистребимо шлифуют эволюцию вида. Думаете, в империи арнов по-другому? Вовсе нет! Нельзя растопырить пальцы на весь рояль сразу. Вера в нравственные ценности движет паровозы истории к очередной войне, локальной или мировой уже неважно. Главное, нельзя жить в государстве без этой самой веры, веры в институты насилия. Не имеет значения в какой форме, интеллектуальная лоботомия одна из них. А как не лоботомия, когда марксисты заседают в Государственной Думе, но при этом затевают свержение монархии? Хорошо, пусть будет, но зачем в этот дурдом приехал Левоневский? Здесь интеллект Ленара, казалось, ко всему приученный, начал искрить встречными токами, не имея чётких маршрутов.