Ворон бесшумно открывал и закрывал клюв.

Отек брюшной полости. Как она и думала, птица была ужасно истощена и заражена паразитами. Ее мучила страшная боль.

Даже если попытаться вылечить ворона, в дикой природе он не протянет и недели и все равно умрет.

Придерживая птицу посередине одной рукой, другой Купер свернула ей шею. Она положила ворона обратно на землю и посмотрела на Алека. Он ничего не сказал, хотя определенно удивился.

Под навесами поставили большие ведра и корыта там, где протекала крыша. Свет фонариков лишь подчеркивал мрачную обстановку. На земле расставили несколько тусклых ламп. К колышкам привязали цветную бечевку, отмечая границы каждого участка, представляющего интерес.

Алек заверил ее, что место преступления уже сфотографировали, и все же Купер сама сделала несколько снимков: издалека, на подступе, вблизи. Без надлежащего фотодокументирования не обойтись ни в одном уголовном разбирательстве, если таковое последует, – даже когда речь идет о животных. Особенно когда речь идет о животных.

Только снимки передают всю боль и помогают обнаружить злой умысел.

Купер всю жизнь училась этому и даже большему, однако мир умеет поражать.

Закопанные лошадиные головы лежали на боку, присыпанные землей так, чтобы наружу смотрел лишь один открытый глаз. Под этим навесом голов было пять, все недалеко друг от друга.

Купер опустилась на колени, и почва под ней слегка просела. Она достала из сумки щетку и, решив начать с ближайшей головы, приступила к работе.

Она осторожно смахивала землю по направлению от глаза, присматриваясь, нет ли чего среди крупинок. Поначалу ничего не обнаружилось, но вскоре, счистив верхний слой почвы, Купер нашла под ним другой, более спрессованный.

Убийца выкопал ямы, бросил туда головы, облепил землей, а уже сверху раскидал комки почвы, чтобы участок не бросался в глаза.

С какой целью? Чтобы лошадей обнаружили не сразу, хотя навеки скрывать содеянное он тоже не намеревался. Чтобы находка вселила страх.

Далее Купер осмотрела место отсечения головы – аккуратно убрала все лишнее от основания обрубка, при этом стараясь не повредить сами ткани.

– Эту обезглавили чем-то острым, – сказала она и в нерешительности добавила: – Только вот… Надрез был явно не один. Возможно, пользовались несколькими инструментами.

– Нанесли режущий удар? – прохрипел Алек.

Да что у него с голосом?

– Не совсем, скорее часть шеи перепилена, – ответила Купер, глядя на лошадиную голову. – Подробности узнаем только в лаборатории.

Судя по объему жира на холке, до смерти лошадь была вполне крепкой и здоровой. Сейчас ее кожа стала холодной и какой-то обмякшей.

Вокруг носа виднелись следы запекшейся крови. Трупное окоченение понемногу проходило, а вот глаза, по мнению Купер, выглядели чересчур мутными для ноябрьской смерти. Процесс разложения шел на удивление быстро, зато насекомые пока не завелись – и то хорошо. В воздухе их кружило куда больше.

Купер приоткрыла рот лошади, с силой надавив на челюсть. Сквозь зубы торчал язык. Она проверила десны – с обеих сторон слизистая оболочка бледная. Прощупала поднижнечелюстные лимфатические узлы – ничего необычного.

– Где хвосты? – спросила Купер, поднявшись.

Они зашли под второй навес.

По дороге сюда Алек не сводил с Купер взгляда. Когда он поворачивал голову, свет его фонарика красноречиво подергивался.

В ее присутствии Алеку было как-то не по себе. Такое чувство, что ответственность за каждую испорченную улику лежала на нем.

– Я не сразу понял, что это такое, поэтому потрогал один из хвостов руками. – Он поежился, а потом спросил, уже не таким сиплым голосом, сталкивалась ли Купер раньше с чем-то подобным.