чтоименно мы умудрились пережить и не рассыпаться в прах. И особенно после того, как тебя, дорогая подруга, мой уже давно состоявшийся супруг отшил, невзирая на не самые лучшие времена нашей жизни.
Честно сказать, в последние годы я относилась к повышенному интересу подруг (и не только их) к моему супругу философски: он вполне закономерен, учитывая его успехи и достижения. А с тех самых пор к разумности ещё и добавилась некоторая доля цинизма.
Но всё это имело место до сегодняшнего «прозрения»: моя слепая вера в преданность и заботу друг о друге, в клятвы, которые мы дали в присутствии священника и родни больше десяти лет назад, со звоном врезалась в реальность и разлетелась на куски. Обломки.
Да, мой муж изменяет. Возможно даже, я допускаю, что у него имеются на это веские причины, но мне, как живому существу и женщине, всё ещё отчаянно пытающейся жить, от её Величества Логики не легче.
- Он сказал, что с ней у него пятнадцать минут, а со мной – вся жизнь.
- Ну так, тем более! Прости меня сейчас, дорогая, но вот здесь я совершенно согласна с твоим супругом: глупо уходить от состоявшегося мужа, чтобы нарваться на очередного козла, убедиться в том, что он ещё больший козёл, чем предыдущий, бросить его и обнаружить маячащий на горизонте климакс. Это в лучшем случае.
Не могу поверить своим ушам: когда этот мир успел настолько прогнить? Я не заметила.
- А для снятия болевого синдрома всегда есть старое доброе, апробированное веками средство – показывает феноменальные результаты в реанимации убитой самооценки. Оно же – бальзамическая субстанция с эффектом анальгетика, - подмигивает.
- Какое?
- Заведи любовника!
Вот мы и добрались до сути всего этого экскурса.
- Хватит! Руки не ломай! Действуй! – внушает.
Действуй! Действуй! Действуй! - гудит моя голова.
- Помнишь, ты пару недель назад говорила…
- Не помню! - отрубаю, надеясь задушить этот разговор в зачатке.
- …про парня… молоденького… в художке твоей, что ли? Ансель, кажется? Ты сказала, глаз с тебя не сводит!
- Замолчи! - прошу.
Адити обиженно поджимает губы, затем, хлебнув ещё вина, постановляет:
- Ну и зря! Душу бы отвела, с мужем бы расквиталась, получила бы удовольствие!
Удовольствие… в последние годы это запретный плод: я не позволяю себе испытывать радость. Варюсь в чувстве вины, сожалениях и тупой хронической боли. Никому не легче от моих душевных самоистязаний, но данный вполне разумный вывод никак не влияет на мою способность полноценно жить. Кажется, грусть и подавленность стали моей потребностью.
- Слушай… ты знаешь, а я ведь лет сто не видела тебя такой… такой…
- Какой?
- Живой… Да, точно! Именно живой! С тех пор, как это случилось, ты… поменялась.
Я знаю, что поменялась. В одном слове-определении, только что выданном подругой, заключена трагедия всей моей жизни.
- Ты что-то путаешь, дорогая, - вымучиваю улыбку и тянусь за стаканом, чтобы скрыть от Адити тот простой факт, что в данный момент я нахожусь на грани эмоциональной перегрузки.
- Да нет, вовсе не путаю! Посмотри на себя: щеки румяные, глаза блестят…
- Это от невыплаканных слез.
- Слушай, как по мне, лучше уж так, чем мумией быть. Народ уже шарахается от тебя… ой, прости, что-то я не то говорю…
Точно шарахается: вот и муж, последний мой оплот, дёрнул на поиски приключений, чтобы окончательно не заплесневеть со мной рядом.
Словно издалека до моего сознания доносится обрывок риторического вопроса Адити:
- … а кто отправил сообщение? Меня это интересовало бы в первую очередь.
А меня не интересует. Потому что я ненавижу, а значит, НЕ ВИЖУ.
