– Зачем разрушили старую линию укреплений, а на новой границе не успели построить?

– Это просто объясняется: не было возможности. Не только не успели разрушить то, что нужно было разрушить, но и не успели заменить новым – это факт. Может быть, была такая торопливость, не исключаю.

– Но все-таки объективно получилось, что Гитлер перехитрил.

– Нет, нет, я с этим не согласен. Верно, у него свой расчет был. Для нападения лучшего времени не выберешь. А с нашей стороны требовать еще большего напряжения, чем в мае… есть опасность лопнуть. Все натягивалось, натягивалось, а кормить-то было тоже особенно нечем. Ошибка в сроках – это обвинение неправильное все-таки, да, неправильное. Тут был просчет, некоторый просчет, конечно, да. Но это не столько ошибка, не столько вина, сколько беда. Нам бы и хотелось дальше напрягать еще больше, но уже, знаете…

– Хрущев использовал слова Черчилля о том, что тот предупредил Сталина. Сталин потом сказал на это: «Мне не нужно было никаких предупреждений. Я знал, что война начнется, но думал, что мне удастся выиграть еще полгода». В этом обвиняют Сталина. На себя положился и думал, что ему удастся оттянуть войну.

– Но это глупо, потому что Сталин не мог на себя положиться в данном случае, а на всю страну. Он думал не о себе, а обо всей стране. Это же главный интерес был наш, всего народа – еще на несколько недель оттянуть.

– А Черчилль в тот период вроде бы ничего не мог против нас иметь…

– Да можно ли было Черчиллю верить в этом деле? Он был заинтересован как можно быстрее столкнуть нас с немцами, как же иначе!

– Посол Шуленбург предупреждал Деканозова о начале войны.

– Не предупреждал, он намекал. Очень многие намекали, чтобы ускорить столкновение. Но верить Шуленбургу… Столько слухов, предположений ходило! И не обращать внимания – тоже неправильно.

– Но если бы дали распоряжение военным…

– Это и есть провокация, – отвечает Молотов.

– Почему провокация? Тогда нападайте на безоружных? Дали отпуска военным…

– Не были безоружными, были начеку. А без отпусков целый год никто не работает. Избежать внезапности полностью, по-моему, в наших условиях было нельзя. Но все-таки к этому надо было готовиться. На героические дела идем, а вот выдержки длительной, постоянной, напряженной нам очень часто не хватает. И трудно обвинять, а есть и виноватые в этом. Немцы вышколены больше. Скажут им – и все. Потом и наши смогут – с большим напряжением. Но достаточной выдержки, достаточной систематичности еще, по-моему, не хватает. В этом наша крестьянская природа сказывается. Работает, до полусмерти пьет, страда… Внезапность, конечно, играет роль. Я уверен, что сейчас тоже поступают сообщения о том, что где-то что-то может начаться. У нас природа такая. И марксизм-ленинизм тут ни при чем. Он стоит за наступательные действия, когда есть возможность, а если нет – выжидаем.

– Пока мы соберемся со своими возможностями, нас клюнут.

– Это верно, это не исключено. И не потому что не соберемся, а потому, что не все умеем свой талант использовать. Это требует времени, а его не так много было.

Сталина изображают самовлюбленным, самонадеянным, дескать, будет так, как он хочет… Это неправильно и клеветнически. А что внезапность – это, к сожалению, было. И не могло не быть. И таких умников, пожалуй, не найдешь, которые могли бы о подобных вещах точно сказать в отношении своего противника.

– Пишут, что вера в Сталина основывалась, в частности, на раздуваемом им самим культе личности. Раздувал?

– Немножко, знаете, было. Человек все-таки есть человек. Но он много сделал, а это главное. В тех условиях никто бы не смог лучше, чем Сталин, – не только в войну – и до войны, и после войны.