– Поговори с ним, – обратился лорд Дуглас к Роланду де Верреку. – Робби уважает тебя, восхищается тобой, берет с тебя пример. Вот и объясни ему, что его обязанность как христианина – драться с англичанами, а не умереть в этом ничтожном месте.

– Он дал клятву, – напомнил де Веррек. – Клятву не сражаться против англичан. Причем искренне и по собственной воле. Я не могу дать ему совет нарушить слово, милорд.

– К черту клятву! Поговори с ним!

– Человек не может преступить через клятву и спасти душу, – спокойно возразил Роланд. – А твой племянник заслужит большую славу, сражаясь здесь.

– Пропади пропадом слава! – выкрикнул лорд Дуглас.

– Милорд, если я смогу убедить вашего племянника сражаться с англичанами, я сделаю это, – пообещал Роланд шотландцу. – Мне лестно полагать, что, по вашему мнению, он станет меня слушать. Однако я не могу посоветовать ему нарушить торжественную клятву: совесть христианина не позволяет. Это будет не по-рыцарски.

– И рыцарство тоже пропади пропадом, – заявил Дуглас. – И Бретей, и вся ваша чертова свора!

Дуглас затопал вниз по лестнице и ожег взглядом Робби, которому предстояло повести сорок восемь воинов в атаку через перекидной мост башни.

– Ты проклятый идиот! – сердито крикнул лорд племяннику.

Когда обивку шкурами закончили и смочили их водой, минул час, и тут с запада натянуло моросящий дождик. Латники полезли в башню. Самые храбрые взбирались по лестницам на верхнюю площадку, чтобы первыми пройти по перекидному мосту. Среди них был и Робби Дуглас. Он надел кожаный колет и кольчугу (но пластинчатые доспехи отверг, исключая поножи, защищающие голени) да накладки на правое предплечье. Левую руку прикрывал щит с красным сердцем – гербом Дугласов.

Меч у него был старый, но хороший, с простой деревянной рукоятью, в которую был вложен ноготь святого Андрея, покровителя Шотландии. Меч принадлежал другому его дяде, сэру Уильяму Дугласу, рыцарю Лиддесдейла, который был убит лордом Дугласом в семейной распре. После этого Робби пришлось преклонить колено перед лордом Дугласом и принести ему клятву верности.

– Ты теперь мой, – сообщил шотландец, зная, как любил Робби сэра Уильяма. – И если не мой, то ничей; а если ничей, то изгой. А если ты изгой, я вправе убить тебя. Так чей ты?

– Твой, – покорно подтвердил Робби и преклонил колено.

Теперь, становясь рядом с Роландом де Верреком на верхней платформе башни, он размышлял, правильно ли поступил. Можно было снова воззвать к дружбе с Томасом из Хуктона, но он сделал свой выбор, присягнув на верность дяде, и вот теперь пойдет в атаку по перекидному мосту и, вполне возможно, сложит голову на стенах крепости, которая ничего не значит для него, для Шотландии, да и вообще ни для кого. Тогда ради чего идти в бой? Может, потому, что это дар его роду. Или потому, что этот поступок покажет французам, каковы шотландцы в деле. Это битва, в которой сразиться он может с чистой совестью, даже если его ждет смерть.

Когда французский король приказал арбалетчикам выдвигаться, минул час после рассвета. Их было восемьсот, в основном – генуэзцы, а частью – уроженцы Германии. Каждого сопровождал помощник, несущий большой щит – павезу, за которым стрелок мог укрыться, пока натягивал воротом тетиву.

Арбалетчики и щитоносцы образовали фаланги по обе стороны от башни и в ее основание продели длинные шесты, налегая на которые эту исполинскую конструкцию будут толкать вперед.

Позади башни построились в две линии латники – им предстояло последовать по лестницам за первой волной атакующих, чтобы хлынуть на стены Бретея. Пока же они собрались под знаменами своих командиров. Ветер был достаточно силен, чтобы развевать пестрые флаги: горделивые изображения львов и крестов, оленей и звезд, полос и грифонов. Бароны Франции готовились идти на приступ.