Майор побагровел.

– Нечего мне тут большевиков цитировать, – процедил он сквозь зубы, еле сдерживаясь.

– Вот и все, собственно.

Я придвинул листок майору.

– И что тут? Фигня какая-то. Ты думаешь, я тебя насквозь не вижу? На себя посмотри. Тоже мне, директор! – почти заорал Беляев. – Менеджер, который возомнил себя бизнесменом. Пойми, бизнесмены – это те, кто в девяностые под пули лез, они серьезные люди, могут себе позволить, а вы – клерки хилые, вы работать должны. Какая зелень, какие зарплаты по триста штук? Ребята, вы за еду работать должны и работодателей благодарить. Вы это понимаете? Донельзя вы оборзели за последние десять лет, зажрались и туда же поперли – аферы проворачивать. Нет, если ты аферист, то рискуй честно, станешь миллионером. А вот это ваше мелкое кусочничество… Ненавижу ваше семя крапивное.

Так, многое начало проясняться. Майор-то либертарианец. Да и книжечка-то у него на столе знакомая. Никак «Атлант расправил плечи»?

– Товарищ майор.

– Не называйте меня товарищем майором, я гражданин майор.

– Это почему еще?

– Потому что вас, коммунистов, ненавижу. Каждый клерк – коммунист.

В каком-то смысле так оно и есть. Но только если нас, клерков, врачей, инженеров, за людей не считать и зарплату нам платить по принципу «Ты не сдох еще? На вот тебе», то мы эти деньги ни на товары, ни на услуги не потратим. Бизнесу выгодно, когда страна живет хорошо. Это в Европе уже сто лет как поняли. Только либертарианцам это неясно. Так что на допросе я буду считать себя коммунистом. И вести соответственно.

– Но по закону обращение – «товарищ майор».

– Что-нибудь еще добавить можешь?

– Зовите меня просто на «вы».

– Я могу тебя и на «вы» называть. Даже должен так. Но что от этого изменится? Ты попался на попытке мошенничества. Что надо? Еще не знаю, но разберусь.

– Окей, – кивнул я, – задавайте конкретные вопросы.

– Я три часа задаю вопросы. А ты не отвечаешь. Так что протокол – и в камеру! Вытяни руки.

Я послушался, и тут же на меня были надеты наручники.

– На основании чего в камеру? У меня есть шесть часов. Кстати, я хочу позвонить адвокату.

– Сделаешь по истечении процессуального срока.

– И каков процессуальный срок?

– Сам должен знать.

– И каков?

– Двенадцать часов. В течение двенадцати часов можешь звонить, а сейчас отдохни до утра.

– Но вы понимаете, что я подам жалобу?

– Кто попадается, вспоминает про жалобу. Ты мне еще прокурора вспомни.

– Прокурора вашего могу не вспоминать, хотя кое с кем в прокуратуре Москвы знаком…

(Ну да, действительно знаком, мало ли кто у меня страхуется. Пользы с этого знакомства – никакой. Но объяснять майору не будем, а к слову очень удачно пришлось.)

– Да ты меня никак запугиваешь? Меня, офицера милиции?

– Я никого не запугиваю, только говорю, что если я не могу призвать вас соблюдать закон, то хотя бы соблюдайте инструкции.

– За что я вас, менеджеров, не люблю, так это за въедливость, – майор выдохнул. – Ладно, оформим сейчас протокол, иди домой.

– Что значит «иди домой»?

Он снял с меня наручники.

– Оснований тебя задерживать – точнее, вас – у меня нет, раз уж вы у нас такой умный и начитанный. Поэтому сейчас рассмотрим показания и будем решать вопрос о возбуждении уголовного дела. А загранпаспорт есть?

– А как это вас касается?

– Не вздумай сбежать за границу.

«Так, – подумал я, – а подписку-то он мне не оформляет, значит реально все, что со мной происходит, – всего только наезд сверху. Собственно говоря, даже догадываюсь, чей. Нельзя ли поговорить со Стукалиным? Он же любит собирать на всех компромат, а здесь полдела, считай, сделано, заказчик понятен. Может, я еще и выплыву».