– Да ладно, чего там, встану. Просто надо немного на нее надавить…

– Ага, дави-дави. Лучше бы на проводницу надавил.

Охлопков стянул с себя рубашку и прислушался. В этот момент кто-то вежливо прошагал по коридору, но его остановила, судя по низкому грудному голосу, та же проводница:

– Мужчина, вы куда?

– В туалет.

– Какой еще туалет, мужчина, вы что? Мы в санитарной зоне.

– А когда она закончится?

– Туалет закрывается за двадцать минут до каждой станции и на двадцать минут после. Понятно?

– Понятно. Так я что, по часам отслеживать их должен?

– Как хотите. Между прочим, в других поездах санитарные зоны объявляют за час. Мы еще, мужчина, по-божески!

Маккорник в соседнем купе спросил Сосновского:

– Человек хочет сходить в туалет?

– Да.

– А его не пускают?

– Да.

– Почему?

– Мы в санитарной зоне.

– А что такое санитарная зона?

– Я тебе завтра расскажу, точнее сказать, покажу.

– Санитарную зону можно увидеть?

– Еще как. Спи, скоро обдует помаленьку.

– Эдик, я могу упасть, высоко…

– А ты вспомни, как в Африке спал на дереве. Ты же не упал?

– Нет.

– Ну, вот и все, спи. У нас завтра трудный день.

– Почему трудный, мы же просто едем?

– Потому что едем, потому и трудный.

Утро было прохладным, и хотя прохлада эта летняя, июльская, бархатная, за счет того, что вагон мчится ночью и ранним утром с большей скоростью (его аж швыряет из стороны в сторону, а иногда он просто подпрыгивает, как норовистый необъезженный мустанг), в нем начинает гулять, как и пообещал Сосновский своему иностранному спутнику, чувствительный ветерок.

Охлопков в своем злосчастном купе вообще проснулся от лютого холода. Здесь бушевал настоящий торнадо. Он быстро глянул на супругу, но она лежала неподвижно, отвернувшись к стенке, укрывшись с головой теплым одеялом.

– Кать, – негромко, виноватым голосом позвал он.

В ответ получил молчание. Подумал: «Спит». Но решил опять обратиться к жене:

– Кать…

– Что? – вдруг спокойно, бодрым голосом, не поворачивая головы, отозвалась она.

– Тебе холодно?

– Ничего, обойдется.

– А мне холодно.

– Укройся лучше.

– Мне кажется, это от окна несет.

– Мне тоже так кажется часа как четыре уже.

– Ты не спала все это время?

– А ты считаешь возможным спать в таких условиях? Хотя о чем я говорю, ты-то способен спать в любых условиях.

Александр, вздохнув, встал, направился к окну. Когда он приподнял кожаную шторку, то увидел причину холода. Окно было приоткрыто, и щель составляла примерно сантиметров пятнадцать-двадцать. Он попробовал окно закрыть, но ничего не смог поделать – оно «прикипело» крепко.

– Кать, тут окно приоткрыто, не заметили сразу. Может, ты переляжешь на мое место, оно под ветром.

– Никуда я не пойду, я укрылась, все нормально, ложись спать.

Охлопков что-то зашептал гневно про себя и изо всех сил, как на дверь, навалился всей мощью на окно, давя его вверх. Раздался треск и глухой удар, он больно ткнулся лицом в стекло. В глаза полетели древесная пыль и пятидесятилетняя сажа. На мгновение он даже глаза закрыл. Когда все рассеялось, обнаружил в руках у себя отломленный фрагмент в виде деревянного ободка, окаймляющего стекло, вместе с металлической ручкой на нем, которая теоретически предназначалась для открытия и закрытия окна.

– Кто тут и что мог делать? Дверь сломана, окно не закрывается, – с досадой выдохнул он.

– Теперь это уже неважно, – ехидно сквозь зубы сказала Екатерина. – Главное, что в купе холодно, дверь не работает, и что ты сломал окно. Все прекрасно, нас ждет потрясающее экстремальное путешествие!

– Что там так ударило? – спросил Эдика Маккорник.

– Не знаю, наверно выпивают.