– Хочу, София! Пожалуйста, не нужно так говорить. Ты знаешь – я люблю тебя, что бы ты ни сделала. Но ты же ведь не…

Ее губы дотронулись губ, я замер в предвкушении поцелуя, но острые зубы вдруг наградили болезненным укусом. Серебряные глаза блеснули в темноте отрешенной нежностью.

– Знаю. Никогда и ни за что не сдержу это свое обещание. Я давала его лишь с одной целью – помочь нам. Из-за отчаяния не попыталась узнать есть ли другие способы снять с тебя обвинение. Просто кивнула, как только старик перестал говорить все эти грязные вещи; знаешь, так обсуждают погоду – буднично и лениво. Николас…

Мелькнул яркий свет, по стене медленно и тревожно прополз желтый луч – фантом от фар припозднившегося автомобиля. Не его ли хозяин подвозил нас сегодня? Таксист выследил нас, а теперь тщится понять, где же наше жилище по зажженному свету в окне? Но в это время обычно дом утопал в темноте, и моей внезапной фантазии буквально ничего не светило.

– Николас? Сукин сын!..

– Нет, нет! – покачала головой София, вновь укусив мою нижнюю губу – на этот раз осторожно, привлекая мое внимание к чему-то, что я упустил из вида. – Николас ничего не знает.

Я замер – с оттянутой губой, голой задницей и глупым лицом.

– Он ничего не знает, – повторила София, отпуская меня из капкана зубов. – Старик в одиночестве, и в этом мы сильнее его. Я наивна, но наивна ровно настолько, насколько зла и решительна. Ты пострадал из-за меня.

– Из-за тебя?..

Темнота озарилась матовым светом, исходящим от ее кожи. Шли секунды. Мир, созданный отчаянием, все ярче и ярче разгорался подо мной. София сияла сильнее летнего солнца.

– Конечно. Ведь это я почему-то решила, что пойти на поклон к праздным ублюдкам будет хорошей идеей. Этот взгляд похотливой жабы, этот вонючий надменный пот старости… Распущенный вдовец, пресытившийся безликими копиями и продажными девками, четко видит ближайшую цель – она сама, как глупый мотыль, явилась на сладкий нектар денег. Богатый и властный старик жаждет тело чужой жены. Мужу ее поручает заведомо невыполнимую чушь за подачку, втравливает в кровавый фарс, делает нас своими заложниками. Сыну не удалось купить меня когда-то; ведь не существует товара. А отец…

София задвигалась. Ее ягодицы, бедра, живот напряглись. Кровь снова стала наполнять собой плоть, вернулось горячее желание брать, владеть, наслаждаться. Голос соскользнул в шепот, шепот – в хриплое прерывистое дыхание; каждый миг был дарован лишь для наслаждения.

– …он создал товар из ничего, из безумной случайности. И товар этот – я. Трахай же меня хорошенько!

Сильный удар раскрытой ладони по щеке – странный, мучительный звук. Невидимый след от кажущейся такой слабой руки вспыхнул на коже. Дикий короткий стон, закушенная до крови губа, впившиеся в спину ногти. Язык, вдруг с силой облизнувший щеку, трепещущую от удара, поцелуй, горячий и влажный.

Все это была София – но я не узнавал ее.

– Трахай… меня… хорошенько…

Услышал ее тихий смех, увидел гримасу неизвестной эмоции, вдруг разглядел слезы; понял, что мы оба сходим с ума – и вновь испытал мучительно-сладкий экстаз. Будто гигантский гибкий паук, София обхватила меня руками и ногами, замерла.

Сны миновали сознание. И теперь, очнувшись из черной дремы, будто не осознавал ничего, не понимал ни больше и ни меньше этим серым хмурым утром. С усилием вспомнил, как накануне рассказал Софии все, что случилось в трущобах: гиноид, тайна Давида, танец и выстрелы, допрос и залог. Рассказ прозвучал балаганной нелепицей с кровавой и мрачной развязкой; точно неумелая импровизация подвыпившего завсегдатая бара, в шутку севшего за шикарный рояль. И только моих мыслей не было в этих нотах, тех, что привели к сумасшествию искусственной Анны. Эта атональность звучит лишь во мне; будто бы и не знал уже этого, не помнил. Все, что я знал, это то, что София рядом, совсем-совсем близко, и кожа ее подобна ледяной корке. Сейчас, под одеялом, согревая ее своим теплом, я чувствую, как ей холодно. Слышу ее тихий голос, беспокойный, мечущийся. Она размышляла вслух, не обращаясь ко мне, просто отправляла наполненные словами воздух в стены комнаты, застывала, ловила глухое эхо; от стен возвращался