Крики Иова свидетельствовали о его полном отчаянии. Моя надежда, что слова Елифаза помогут ему вернуться на путь истинный, оказалась тщетной. Я пожалел, что пришел в это место и стал свидетелем такого неприглядного малодушия. Впрочем, с другой стороны, это позволило мне понять, что я выбрал себе не того духовного наставника. Вероятно, мне следовало идти в услужение к Елифазу, который на деле оказался куда более религиозным.

Как обычный человек, Иов, вероятно, ожидал сострадания и моральной поддержки от друзей. Но назидания Елифаза вызвали у него горечь, и он закричал:

– Настоящие друзья должны с состраданием относиться к несчастному! Но вы, братья мои, не верные друзья! Увидели страшное и испугались! – в исступлении говорил он. – Разве я о чем–нибудь просил вас? Научите меня, и я замолчу. Укажите, в чем я нагрешил? Вы придумываете речи для обвинения? На ветер пускаете слова ваши!

Друзья Иова хмуро молчали, раздумывая, как помочь человеку, потерявшему последний разум. Как истинные праведники, они не имели право развернуться и уйти, оставив его. А Иов, видимо, совсем отчаявшийся, принялся обращаться к Богу:

– Не буду больше сдерживать свои слова! В своем горе буду жаловаться: разве я морское чудовище, что Ты поставил надо мной стражу? Когда подумаю: утешит меня постель моя, Ты страшишь меня кошмарными снами; и душа моя желает лучше смерти, чем такой жизни. Опротивела мне жизнь! Отступи от меня, ибо дни мои – суета. Доколе же Ты не оставишь меня в покое, доколе не отойдешь от меня, доколе не дашь мне проглотить слюну мою? Если я согрешил, то что я сделаю Тебе, Страж человеков? Зачем Ты поставил меня противником Себе, так что я стал самому себе в тягость?!

Отчаянный крик Иова потряс меня. Я в изумлении поднял лицо вверх и обратился к небесам:

– Как может образцовый праведник испытать такое отчаяние? Он так обижен на Тебя, что хочет навеки исчезнуть и не существовать более? Весьма странное решение… Никогда не смогу понять его.

Я не представлял, что можно было бы сказать человеку, находящемуся в таком умопомрачении. Но друг Вилад, славящийся на всю округу консервативным следованием традициям, веско остановил его зычным голосом:

– Сколько еще ты будешь говорить так, Иов? Слова твои как бурный ветер! Неужели ты сомневаешься в справедливости Бога? Дети твои, наверное, согрешили, вот Он и забрал их. А ты, если совесть твоя чиста, помолись Богу, и Он придет тебе на помощь!

Вилад долго и убедительно проповедовал Иову, что Бог еще даст ему познать человеческое счастье и накажет всех, кто сейчас злорадствует над ним. Но отчаявшийся Иов, чьи страдания были так реальны, а светлое будущее таким неправдоподобным, не был склонен доверять его утешениям. Его сердце разрывалось от тоски по умершим детям, а тело изводила непереносимая боль.

– Опротивела душе моей жизнь моя! Буду говорить в горести души моей. Скажу Богу: не обвиняй меня; объяви мне, за что Ты со мною борешься? Хорошо ли для Тебя, что Ты угнетаешь создание рук Твоих?!

Поскольку Иов не прислушался к аргументам двух своих друзей, третий его товарищ Софар тоже попытался вразумить Иова:

– Неужели ты думаешь, что твое пустословие заставит замолчать нас, чтобы ты глумился над Богом и некому было постыдить тебя? – веско сказал он строгим голосом, – Ты говорил: «Суждение мое верно, и чист я в очах Твоих». Но если Бог открыл тебе тайны премудрости, то тебе вдвое больше следовало бы понести! Так знай, что Бог для тебя некоторые из беззаконий твоих предал забвению. Можешь ли ты исследованием найти Бога? Можешь ли совершенно постигнуть Вседержителя? Он превыше небес – что можешь сделать? Глубже преисподней – что можешь узнать?