Произошедшее увидели все, но никто не произнес ни слова, мужчины только переглянулись. Мудрый дедушка, чтобы не напугать внучку, тут же махнул рукой всем троим, призывая поспешить, потому что время было уже не раннее.

Вскоре они постучали в дверь на редкость маленького домика Ацтарса – у него не было жены и детей, он посвятил себя полностью своему труду и в городе появлялся редко. Изнутри донесся звучный голос, приглашающий войти. Гости вошли, и через несколько секунд в маленькую переднюю комнату вышел и сам Ацтарс – длинноволосый, седой, и по обыкновению немного растрепанный.

Мужчины тепло поприветствовали друг друга, и хозяин предложил гостям тантовый лимонад из тех сочных плодов танта, что росли повсюду вокруг его дома. Потом все пятеро сели на плетеные скамьи, что стояли по кругу маленькой гостиной, и только было дедушка Гайи открыл рот, чтобы объяснить причину визита, как почтенный садовод и травник спросил его:

– Что с твоей внучкой?

Гайи развел руками:

– Затем и пришли к тебе, друг. По правде говоря, она давно немножко такая, потому что очень мохнатку любит, возится с ней больше других цветов. Мы думаем, что может, в этом нет беды, а просто не время еще взрослеть, но Малафет вчера сказал, что это непорядок. Сказал идти к тебе и вот – сказал это передать.

И Гайи протянул Ацтарсу клочок бумаги, на котором Малафет вчера делал свои зарисовки и записи. Садовод взял бумагу, посмотрел немного.

– И что же? – спросил он.

– Это ты нам, пожалуйста, скажи. Отчего такой Акея стала и не опасно ли это?

Ацтарс повернулся к Акее, приблизил свое лицо к лицу девочки, медленно оглядел его, оттянул и посмотрел пару секунд на нижние веки, попросил показать зубы, что она немного неохотно сделала, и снова повернулся к Гайи.

– С чего он взял, что девочка больна? Она здорова, как и положено быть юной крепкой девчонке. Сам ведь говоришь, она мохнатку любит… ты мохнатку любишь? – уточнил он словно на всякий случай, повернувшись к девочке, и после того, как она слегка кивнула, снова обратился к Гайи. – Вот тебе и ответ. Если бы она опунтр в букеты собирала, так и фиолетовой бы была, что ж тут удивительного. Просто она ребенок ветра.

– Ребенок ветра? – переспросил Гайи.

– Ребенок ветра. Но вы в этом можете никому не объясняться, не любит наш народ такие верования. Лишь немногие прежде изучали такие способности, верили, что есть среди нас такие вот, как внучка твоя, особы, у которых другая природа – природа ветра. Это значит, что она одарена природой чуть больше, чем мы с тобой, чем другие. Это знак, что ее способности превосходят способности ее поколения. И бояться этого не надо. Она сможет делать то, что делают другие лучше, быстрее, она сможет приносить блага своей земле. Она восприимчива, она чувствует словно особым органом, какого у других нет. Но это образно, не буквально я говорю. Так что не волнуйтесь вы, и вот эти опасения Малафета бросьте. Надо же! Даже схемы мне тут понарисовал, всегда он такой был чудак.

Ацтарс засмеялся, тряся бумажкой, но быстро свой смех остановил, и неожиданно сказал:

– Не выросла она еще, кожа не окрепла. Вот будет ей хотя бы восемнадцать, тогда и сравняются цвета. Так что забудьте об этом, не пугайте девчонку.

Гайи облегченно вздохнул. Уж если и был в Талиостии кто-то, кому доверяли все без исключения жители, так это был Ацтарс, а, значит, это не просто так – за свои девяносто с лишним лет он столько возился с травами и знал обо всех хворях столько, сколько никто. Все те, кто заболевал в Талиостии, приходили к нему, хоть болели и редко. Талиостийцы могли пожаловаться на боль в спине раз в десять лет. Или голова могла заболеть от солнечного перегрева, но и это случалось не часто. Бывали такие, которые не болели в жизни ни разу, а если приключалась какая-то травма – резали руку или сильно ударялись головой, то каждый взрослый знал, какие простые средства нужно применить, чтобы быстро все исправить. Особенно, что нужно полежать – всегда полежать, если что-то пошло не так. Потому что это водяная энергия Уксу, которая приходила с необузданной реки, овладевала жителями. В этой энергии была живительная сила для всех талиостийцев, и они бесконечно были благодарны за это своей реке, но избыток ее силы всегда грозил лишним возбуждением, особенно детям и старикам. От этого возбуждения многие теряли работоспособность, путались в делах, сбивались с дороги или плохо спали по ночам.