В итоге Пушкина привезли домой, где его принял старый, поседевший «дядька» Никита, знавший Александра с юных лет. Он на руках отнес его в кабинет, помог переодеться в чистое белье и уложил на любимый диван. Хотя, как справедливо отмечает Б.В. Петровский, кровать была бы значительно удобнее как для самого раненого, так и для врачей, проводивших различные процедуры.

Между тем Данзас метался по вечернему Петербургу, чтобы найти хирурга. Он безрезультатно посетил уже 3 квартиры, не застав хозяев дома, пока на улице не встретил профессора В.Б. Шольца, который был акушером, а не хирургом. Тем не менее тот согласился осмотреть Александра Сергеевича и вскоре приехал вместе с хирургом К.К. Задлером.

Последний к тому времени уже перевязал рану Дантеса. То есть, получается, сторонники противника Пушкина действовали куда расторопнее.

Осмотр Пушкина начался около 19 часов. При этом по просьбе раненого из кабинета удалили жену и всех домашних. В ходе перевязки Задлер уезжал за инструментами и, вернувшись, вероятно, зондировал рану, пытаясь локализовать пулю, но так, похоже, ее и не нашел.

Тут надо, наверное, сказать, что Карл Задлер (1801–1877) являлся доктором медицины, главным врачом придворного Конюшенного госпиталя, предназначенного для службы царского двора (офицеров и нижних чинов). Он имел большой практический опыт работы хирургом. Тем не менее великий русский врач Н.И. Пирогов считал его хирургом средней руки. Так что, по идее, Пушкину могла быть оказана и более квалифицированная медицинская помощь.

Профессор акушерства В.Б. Шольц после осмотра раны и перевязки имел беседу с раненым наедине. Александр Сергеевич спросил: «Скажите мне откровенно, как вы рану находили?», на что Шольц ответил: «Не могу вам скрывать, что рана ваша опасная».

Тем временем прибыли срочно приглашенные лейб-медик Н.Ф. Арендт и домашний доктор семьи Пушкиных И.Т. Спасский. В дальнейшем в лечении раненого Пушкина принимали участие многие врачи (Х.Х. Саломон, И.В. Буяльский, Е.И. Андреевский, В.И. Даль), однако именно Арендт, как наиболее авторитетный среди них, руководил лечением.

Далее к лечению Александра Сергеевича Пушкина были привлечены, по существу, лучшие специалисты Санкт-Петербурга того времени. Тем не менее все понимали: дело обстоит очень плохо. Сам Н.Ф. Арендт, осмотрев рану, не стал скрывать от Пушкина, что она смертельна: «Я должен вам сказать, что рана ваша очень опасна и что к выздоровлению вашему я почти не имею надежды». Александр Сергеевич поблагодарил Арендта за откровенность и попросил только ничего не говорить жене.

Уезжая после первого посещения раненого Пушкина, Арендт сказал провожавшему его Данзасу: «Штука скверная, он умрет».

Действия Арендта и Шольца, объявивших Пушкину о неизлечимости его болезни, с точки зрения существовавших тогда правил были по форме законными. Они не противоречат и нынешнему медицинскому законодательству, однако многие медики полагают, что у раненого не надо было отнимать последней надежды.

Между тем Арендт выбрал консервативную тактику лечения раненого, которая была одобрена другими известными хирургами, Х.Х. Саломоном, И.В. Буяльским и всеми без исключения врачами, принимавшими участие в лечении. Никто не предложил оперировать, никто не попытался сам взять в руки нож. Для уровня развития медицины того времени это было вполне естественное решение.

Дело в том, что в 30-х годах XIX века раненных в живот не оперировали. Ведь наука еще не знала асептики и антисептики, наркоза, лучей Рентгена, антибиотиков и многого другого. Даже много позднее, в 1865 году, Н.И. Пирогов в «Началах общей военно-полевой хирургии» не рекомендовал раненным в живот вскрывать брюшную полость во избежание развития воспаления брюшины (перитонита) и летального исхода.