И многие-многие другие – отставные вельможи французского двора и «обиженные» католики и протестанты. Генрих IV все свое царствование находился меж ненавидевшими друг друга группировками, и ему было чего опасаться – за 15 лет на него совершили 10 покушений.

Многие из потенциальных заговорщиков, как выяснилось уже после суда, знали Равальяка, который, как никто другой, подходил на роль цареубийцы – фанатик-идеалист, полагавший, что со смертью носителя зла заканчивается и сами зло.

Накануне убийства Равальяк два дня отслеживал выезды Генриха IV из Лувра. Наконец 14 мая 1610 г. ему повезло: королевский экипаж застрял на тесной улочке, и охранники стали расчищать путь. Злоумышленник подбежал к карете, вскочил на ступицу заднего колеса и в открытое окно трижды пронзил грудь Генриха кинжалом.

После покушения Жан Франсуа не стал убегать, хотя и оказал бешеное сопротивление задержавшим его. Равальяк почему-то был искренне уверен, что его немедля увенчают лаврами героя. На самом деле, если бы гвардейцы спешно не доставили убийцу в отель Гонди, его неминуемо растерзала бы разъяренная толпа. Для начала преступника избили до полусмерти и подвергли жесточайшему допросу, пытаясь с ходу выявить сеть заговорщиков, но узнали только его собственное имя. Тогда же убийцу посетил иезуит отец Коттон. Очевидцы слышали, как он уговаривал Равальяка: «Сын мой! Не обвиняй добрых людей!» (Под «добрыми», надо полагать, святой отец имел в виду заговорщиков).

Дело передали в парижский парламент. Председателем суда стал глава парламента Гарле, «преданный патриот Франции». Процесс длился всего 2 недели. Регентша Мария Медичи не горела желанием проводить всестороннее расследование; естественно, ее настроение было доведено и до судейской коллегии. Судьи, однако, проявили некоторую строптивость и постарались докопаться до истины. Увы, у них ничего не получилось. Равальяк оказался крепким орешком.

На многочисленных допросах, проводившихся по очереди судьями, председателем суда, консультантами, представителями католической митрополии, монахами, врачами Сорбонны Жан Франсуа повторял, что убив короля, он лишь исполнил волю французского народа и своих «видений»; что сделал он это сознательно, без какого-либо внешнего подстрекательства; что вынашивал идею убить Генриха давно, еще со времени Нантского эдикта (1598), давшего гугенотам свободу вероисповедания и прекратившего во Франции религиозные войны; что ждал только, когда будет коронована Мария Медичи, дабы не оставить страну без монарха.

«Три дня убийцу допрашивали с пристрастием, но не получили от него сведений о сообщниках даже тогда, когда пригрозили привезти из Ангулема его отца и мать и казнить их» (Ж. Бенцони).

«Нехотя назвал Равальяк имя своего исповедника – иезуита Д'Обиньи», который, представ перед судом, «не колеблясь, решительно отрицал свое знакомство с Равальяком».

Судьи не смогли сломить сопротивление подсудимого ни уговорами, ни страшными пытками. Равальяк ни слова не сказал о соучастниках его преступления. Обвиняемый повторял одно и то же, что он посланник Божий и повинуется только Божьему персту. «Когда его спросили, кто он по профессии, он ответил, что “призван усовершенствовать процессы, происходящие при дворе”» (А. Кастело).

Поскольку никаких свидетельств о заговорщиках судьи не получили, они вынуждены были признать, что Равальяк – фанатик-одиночка, искушаемый дьяволом. Об этой подробности им поведал свидетель Дюбуа, некогда сидевший в тюремной камере с Равальяком. По его словам, он «ночевал в одной комнате с Равальяком и… видел однажды сатану, приходившего к его соседу в виде “огромного и страшного пса”». За цареубийство полагалась казнь четвертованием (преступника привязывали за руки и ноги к четырем лошадям, и те разрывали его на части). А за связь с дьяволом следовал еще и целый арсенал пыток с применением серной кислоты, горящей серы, кипящего масла, расплавленного свинца, каленых щипцов и пр.